Больше, чем власть

Дар отодвинул от себя фолиант. Он никогда не слышал, чтобы трансогенеты сочиняли стихи. Впрочем, мало ли чего он не слышал? Что ему вообще известно о природе трансогенетов? Короткий жизненный цикл, измененные гены, ненормальные свойства организма — все это биология. А психика? Психика трансогенета — тоже результат искусственного вмешательства. Ведь науке некогда ждать, когда трансогенетический организм разовьется в полноценную личность благодаря воспитанию и обучению. Для начала — он просто может столько не прожить. Науке же нужна взрослая особь: здесь и сейчас. Как там говорил профессор: «Отдельные свойства личности проявляются только в зрелом возрасте»? Нужны в том числе и половые клетки. И тогда применяются биоускорители: темпы роста скелета и мышечной массы возрастают в несколько раз, но с мозгом все обстоит гораздо сложнее. Можно, например, произвести взрослую собаку с сознанием трехмесячного щенка, но взрослого человека с мышлением годовалого ребенка? И чтобы мозг не отставал в умственном развитии, трансогенета подвергают систематическому нейрооблучению. То, что получается в итоге, — очень похоже на человека По крайней мере, его сознание и самосознание строятся по человеческим законам. Но это не делает трансогенетов полноценными людьми. Не зря закон лишает их дееспособности: кто может поручиться за содержимое такого сознания, за ложную память, за искусственную психику? Этому закону уже триста лет, и все равно находятся те, кто его нарушает. И большинство среди нарушителей — земляне. Головная боль. Взгляд обиженного ребенка на фотографии.

Наверное, он сам не ожидал, что прочитанное произведет на него впечатление, да и дело, скорее всего, было не в стихах. Просто он никогда не слышал, чтобы трансогенеты сочиняли стихи. Все эти дни, наблюдая за Совой, он старался не думать о ее искусственном происхождении, опасаясь, что его мысли могут сказаться на их отношениях. Она считала себя человеком, и для пользы дела Зорию следовало поддерживать в ней эту уверенность. Теперь же прочитанное зародило сомнения в нем самом. Не будь в конце текста указания на авторство, он бы не дочитал балладу даже до середины.

«На забивать себе голову отвлеченными вопросами. Гуманистические споры — это дело врачей, психологии, генетиков…» Сейчас Зорий многое бы дал, чтобы не забивать себе голову. Он решительно захлопнул фолиант и поднялся. Магистр прав: ни к чему оперативнику эти нравственные коллизии. Разве он может что-то изменить? Дело есть дело.

Люк, ведущий на крышу, Зорий обнаружил в самом конце лестницы.

Когда он вернулся в залу, Сова все еще болтала с Лорисом. Спать никто, кроме Зория, похоже, не собирался. Впрочем, Лорис с Совой прекрасно высыпались в куш. Это Дар с момента их встречи по ночам спал не больше двух-трех часов, да и то на рассвете, когда его сменял Лорис, по привычке просыпавшийся очень рано. В отличие от Совы, которую по утрам приходилось поднимать с большим трудом.

Перед тем, как оставить компанию, засидевшуюся за стволом, Зорий окинул взглядом полутемную залу. Едва ли Сове тут что-то угрожает, разве что замок барона возьмут приступом. Значит, сегодня у него есть часов семь спокойного сна. Он отказался от сомнительного удовольствия поспать в сырой, как болото, кровати и, стащив с нее часть одеял, расположился прямо на полу у камина на пыльной шкуре какого-то убитого предками барона животного.

Выспаться ему не пришлось.

Зорий почувствовал неладное сквозь сон. Будто тысячи холодных игл впились в тело со всех сторон, и еще толком не проснувшись, он уже вскочил и рванулся к двери, роняя по дороге мебель.

Крика он не слышал. Вернее, не слышал его ушами. Но где-то рядом бился, как дикий зверь о каменные стены, нечеловеческий ужас, посреди которого застыла она.

Зорий выскочил на пустую и холодную лестницу. Дальше — вверх. Ее дверь была последней — на самой вершине донжона. Тяжелая дверь, окованная железом, не пропускающая ни звука.

— Сова! — он не ждал ответа, когда рванул дверь. Заперта.

Из своей комнаты выскочил заспанный раздетый Лорис, на ходу путаясь в рукавах рубашки.

— Где?

— Там. — Зорий кивнул на дверь и отодвинул Лориса, освобождая себе место для разбега.

Разбег был коротким, а дверь — прочной. Да, двери здесь делали в расчете на осаду, на армию, вооруженную таранами.

Дар не жалел левого плеча, но правое нужно было поберечь. Второй удар не распахнул двери, только верхняя петля чуть ослабла. Завтра левой рукой ему не двигать. И послезавтра, возможно, тоже. Но правая нужна не завтра, и даже не послезавтра — сейчас.

Дверь слетела и повисла на одной петле с третьего удара. Он нырнул в образовавшуюся щель, как в прорубь с ледяной водой, закутываясь в энергетическое поле. В самое сильное, какое только мог генерировать его организм.