Больше никаких сказок

- Потому что они стоят денег, сказала она.- Кое-где. Не буду больше рисовать.- Она пошла с блюдцем на кухню, и вскоре я услышала, как она говорит с мамой голосом, от которого даже камень прослезился бы; но о чем, я так и не узнала.

Я много раз проходила тем летом мимо комнаты, снятой нашей гостьей, комнаты, окна которой выходили в сад. Электричество по вечерам горело небывало ярко. Мама сшила белые шторы и купила на распродаже бюро с мраморной доской, шкаф, тумбочку и старый патефон. На кровати лежала открытая книга. Я часто стояла в тени напротив двери, глядя на голый деревянный пол, скользкий, как море, навощенный и сияющий под лампой. На дверце шкафа висело черное платье, внизу стояли туфли вроде маминых: т-образная уздечка и массивные каблуки. Мне было любопытно, нет ли в шкафу серебряных вечерних туфель. Иногда книга на кровати была уэллсовской "Машиной времени", и тогда я заговаривала, глядя через темное окно на черные ветви деревьев, что двигались за ним:

- Мне только шестнадцать.

- А выглядишь на восемнадцать,- ответила она.

- Я знаю,- сказала я.- Если бы вправду... уехать в колледж. В Радклифф, например.

Она не сказала ничего: удивилась, наверно.

- Вы читаете Уэллса? - спросила я тогда, прислонясь к дверной раме.- Наверно, это смешно. В этом городе никто не читает, все ведут лишь светскую жизнь. Я вот читаю много. Хочу больше знать. Тут она улыбнулась.

- Однажды я сделала смешную шутку.- продолжала я,- Прочитала "Машину времени" и стала спрашивать всех, кто они, элои или морлоки? Всем это нравилось.

- А вы кто? - добавила я, но она только потягивалась и улыбалась. Оперев подбородок на ладони длинной-длинной руки, она ответила своим странным хриплым голосом:

- Первой это должна сказать ты.

- Думаю,- сказала я,- что вы из морлоков.

Сидя в снятой у моей мамы комнате с раскрытой книжкой "Машина времени", она ответила:

- Ты совершенно права. Я из морлоков. Я морлок на каникулах. Я только что с последней встречи морлоков, проходившей меж звезд в большой чаше с золотыми рыбками, так что все морлоки висели на стенках, словно стая черных летучих мышей. Нас, морлоков, полтысячи, но мы правим звездами и мирами. Мой черный мундир висит в шкафу.

- Так я и знала,- сказала я.

- Ты всегда права, и остальное ты тоже знаешь. Ты знаешь, какие мы убийцы и как жутко мы живем. Мы ждем большого "ба-бах!", когда разлетится все и даже морлоки погибнут; а пока я дожидаюсь тут сигнала и кладу записочки за раму любительской картинки, что нарисовала твоя мама,- вашей Главной Улицы. Она-то попадет в музей и когда-нибудь мои друзья найдут их. В остальное время я читаю "Машину времени".

Тогда я спросила: "А можно мне с вами?"

- Без тебя все просто рухнет,- мрачно сказала она и достала из шкафа черное платье, сверкающее звездами, серебряные туфли на высоких каблуках.

- Они твои. Их носила моя прапрабабушка, основавшая Орден. Во имя Непреходящей Военной Власти.

И я надела все это. Какая жалость, что она не отсюда.

Каждый год в середине августа Кантри-Клаб устраивал танцы не только для богатых семейств, его членов, но и для некоторых добропорядочных жителей города. На этот раз это должно было быть в новом четырехэтажном особняке из красного кирпича с красивым двором. Но за день до этого заболел отец, и маме пришлось остаться дома и поухаживать за ним. Он полулежал на подушках кушетки в гостиной, чтобы видеть, чем занимается в саду моя мама, и время от времени звать ее. Ему была видна также дорожка к парадной двери. Он уверял маму, что она все делает неправильно. Я даже и спрашивать не стала, можно ли мне пойти на танцы одной. Отец сказал:

- Почему ты не выйдешь и не поможешь своей маме?

- Она не хочет,- сказала я.- Лучше я побуду здесь.

- Бесс! Бесс! - вдруг сердито закричал он и начал давать маме инструкции через окно.

Мама трудилась в саду под кухонным окном; стоя на коленях, она выпалывала сорняки. Наша гостья рядом, дымя сигаретой, подстригала куст сирени. Я сказала тихо-тихо:

- Мама, ну можно мне пойти, ну можно?

Моя мама вытерла рукой лоб и отозвалась, обращаясь к отцу:

- Да, Бен?

- Ну почему мне нельзя?! - спросила я.- Там будет и мама Бетти, и мама Руфи. Почему ты им не позвонишь?..

- Да не так! - прогремело из окна гостиной. Моя мама только вздохнула и весело улыбнулась.

- Да, Бен,- ответила она равнодушно,- я слушаю. Отец снова принялся давать ей наставления.

- Мама,- в отчаянии сказала я,- почему ты не можешь...

- Твой отец этого не одобрит,- сказала она и снова улыбнулась милой улыбкой, и снова что-то ответила отцу.

Я побрела к сиреневому кусту, где наша гостья в своем неописуемом черном платье складывала сухие ветки в кучу. Она последний раз затянулась сигаретой, держа ее двумя пальцами, затем втоптала ее в землю, двумя руками подняла огромную охапку мусора и перебросила ее через забор.

- Папа говорит, в августе нельзя подстригать деревья,пробурчала я.

- Да? - сказала она.

- Им от этого больно.