Больше никогда не спать

— Да оно уже почти не болит.

— Не в этом дело. Вдруг тебе станет хуже? И как нам быть, если ты вообще не сможешь идти?

— Ну, тогда и увидим. А сейчас отдай палатку.

— Нет, нет, правда не стоит. Завтра.

Он уже уходит. Штатив от теодолита он тоже забрал.

— Арне, дай мне штатив!

Он оборачивается, не останавливаясь:

— Да, хорошо, в следующий раз.

И идёт дальше.

Я становлюсь на колено и собираю рюкзак. Нести мне теперь нужно почти исключительно свои личные вещи: спальник, зубную щётку, мыло, нижнее бельё и так далее. Многие из них я до сих пор ни разу не доставал. И ещё мне остались две пачки галет, семь тюбиков мёда, пачка соли, чайник и большая сеть, но она-то как раз состоит из дыр.

Ковыляя со всей возможной скоростью, я догоняю Арне, который, впрочем, сбавил темп, как только убедился, что я ему подчиняюсь.

— Послушай, Арне, не доводи ситуацию до абсурда.

Клянусь, что я сказал это без тени ханжества. И я даже могу это доказать. Ведь то, что он несёт почти всё, а я — почти ничего, меня не радует, а беспокоит. Я боюсь, что рано или поздно ему это надоест. То есть — я ему надоем.

Между тем Арне объясняет мне, что ему не так уж и тяжело:

— Ты забываешь, что я несколько раз ходил сюда совершенно один. И тогда мне тоже приходилось нести палатку. Полотно, стойки, и ещё и сеть в придачу.

Я очень стараюсь ему верить. К счастью, то соображение, что когда он ходил сюда в одиночку, ему не нужно было нести еды на двоих, тоже не вполне работает — ведь наши запасы порядочно истощились.

33

В три часа дня мы сидим на краю ущелья, самого глубокого из тех, что я когда-либо видел. Как будто размечавший Землю космический топор сделал здесь зарубку на земной коре. Стены ущелья почти отвесные, они состоят из огромных и острых каменных глыб.

По-моему, спускаться вдоль них — занятие скорее для настоящих альпинистов с верёвками, «кошками» и сотней шерпов, всей душой преданных своим сахибам. Такой шерп, если понадобится, потащит сахиба на спине. Или четверо шерпов понесут его на носилках. Четверо шерпов… двадцать шерпов… да хоть двести. Передают сахиба из рук в руки, так же, как люди на пожаре передают по цепочке вёдра с водой. Сахиб курит трубку, пишет дневники, чистит ананас. Сахибу достаются медали, слава, его портрет публикуют газеты. Шерпам достаются чаевые.

До сих пор я был уверен, что в этом походе нет никаких непреодолимых трудностей. За подъёмом следует спуск, дождь рано или поздно кончается, болотистые участки сменяются сухими, и даже камни, на которых я постоянно подворачиваю ноги, иногда пропадают довольно-таки надолго. В общем, как и в жизни, специфическим образом распределённые неприятности. Но таких обрывов, как этот, я ещё не видел.

Я смотрю на Арне в надежде, что он как-то откомментирует ситуацию, но он лишь говорит:

— Лучше всего что-нибудь поесть прямо здесь.

Лучше всего — здесь? Непохоже. Мы оба отправляемся на поиски сухих веток. Проходит не меньше четверти часа прежде, чем нам удаётся найти пару десятков.

Я тщательно складываю очаг из трёх примерно одинаковых по размеру камней. Арне ставит на него сковородку, я ложусь на живот и чиркаю спичкой. Спичка горит пару секунд, потом гаснет. Мелкий хворост тлеет и сморщивается. Зажигаю вторую спичку. Раздуваю огонь изо всех сил. Арне открыл банку консервов и вывалил мясо на сковородку. Я беру третью спичку.

— С примусом было лучше.

— Бензин всё равно кончился. Квигстад с Миккельсеном, так же, как и мы, жгут костры.

Четвёртая спичка. Даже сейчас, лёжа на животе, я всё равно вижу пропасть, такая она огромная.

Когда я перестаю раздувать костёр, мой рот не успокаивается. И вовсе не от голода. Горло постоянно глотает, зубы скользят, будто шлифуясь, по внутренней стороне губ, а язык вновь и вновь беспомощно обследует свою пещеру, хоть он и заключён в ней вот уже двадцать пять лет.

Господи Боже, я боюсь. Даже если я расшибусь насмерть, упав с этой скалы, то и мёртвому мне будет смертельно стыдно. Дурачина-простофиля, увалень с болот. Квигстаду и Миккельсену он в конце концов надоел. Из-за него терялось слишком много времени. Арне слишком вежлив, ничем не выдаст своих мыслей, но он, конечно же, думает так: «Если бы я был один! Управился бы в сто раз быстрее. Сосредоточился бы как следует на своей работе. И не тащил бы всё за двоих. Дьяволы в аду!» (норвежский эквивалент «чёрт подери».)

В данный момент я просто неспособен понять, что мертвецу не может быть стыдно. И при этом я никогда не испытывал такого страстного желания жить, как сейчас. Неприятная мысль застигает меня врасплох, как пощёчина: а вдруг и мой отец был никудышним скалолазом? Вдруг в той экспедиции он уже пару раз падал? Может быть, его товарищи думали про себя: ну что за слабак нам попался, одни проблемы из-за него. А его гибель окончательно спутала все их планы.