Больше никогда не спать

— Судя по времени, — говорит этот Аденауэр от геологии, — мы подъезжаем к участку, где прекрасно видны силурийские отложения. Посмотрите. Если будете смотреть внимательно, то и сами заметите. Вот там!

Он указывает на деревянную стенку, между окнами, но я и в самом деле вижу Силур.

Мои мысли опять блуждают. Чего я хочу? Хочу, чтобы он дал мне аэрофотоснимки. Как мне произвести впечатление на этого старика, которому уже давно на всё наплевать, и который охотно вводит собеседника в смущение, если, конечно, он сам отдаёт себе в этом отчёт?..

Больше всех виноват, наверное, Сиббеле. Сиббеле должен был по-другому взяться за дело. Должен был сказать… что сказать?.. Должен был попросить послать снимки в Голландию! Но Сиббеле не знает точно, какие снимки той области, о которой я должен писать диссертацию, вообще существуют. И, тем более, в том, что я сам приехал за ними, нет ничего неучтивого.

Внезапно я понимаю, в чём моя ошибка! Едва зайдя в кабинет Нуммедала, я должен был броситься ему в ноги. Унизительно, но красноречиво! О, помоги, — должен был я вскричать, — утоли мою жажду знаний! Я напишу десять научных статей и особенно позабочусь о том, чтобы в каждой из них по сто раз встречалось твоё имя. Я упомяну о тебе и во всех последующих своих трудах, даже в тех, что не будут иметь никакого отношения к твоим великим открытиям! Мои влиятельные друзья… Титул… Ордена… Некрологи…

Некрологи???

В любом случае, уже поздно. Подходящий момент для атаки упущен, я попал в окружение и вынужден защищаться. Меня заклинило, как погнутую ось в повреждённом колесе.

Такой скользкий поворот мне не пройти.

5

Нуммедал отлично ходит. Кажется, здесь, на ярком, режущем глаза солнце, он и видит лучше.

Мы поднимаемся всё выше в гору, и при любой возможности Нуммедал срезает петли серпантина, переходя на крутые тропы с уклоном порядка тридцати градусов. Он идёт ровным шагом, не ускоряя дыхания и читая вполне внятную лекцию по геологии.

Время от времени я выдавливаю из себя по нескольку слов в знак одобрения. По его интонациям я понимаю, когда можно произнести «Разумеется», «Да-да», «Конечно, нет» и даже «Ха-ха».

Я по-прежнему несу свёрнутую карту. Руки устают по очереди, и довольно быстро. Потому что для того, чтобы не помять бумагу, я должен постоянно держать руку на некотором расстоянии от тела. Иногда я пробую нести карту за край, сжав его большим и указательным пальцами, но тогда руку нельзя до конца опустить, ведь иначе карта будет тащиться по земле. За спиной Нуммедала я смотрю в рулон, как в подзорную трубу. Стараюсь не поддаться искушению использовать его, как мегафон. «О, боже! Какое мучение!» — прокричал бы я туда.

Склон переходит в небольшое плато. На нём стоит трамплинная вышка. Деревянный трамплин свисает с неё, как огромный язык.

Мы заходим внутрь, поднимаемся по бесчисленным лестницам и наконец попадаем на галерею, где родители с детьми, облокотившись на перила, наслаждаются видами.

Вышка стоит практически над фьордом. Отсюда он виден почти полностью. На левом берегу — городские дома, на правом — тёмное пятно леса.

— Und geben Sie mir jetzt die Karte!

Я разворачиваю карту. Он отводит внешние очки вверх. Указывает на что-то. Опускает очки обратно. Говорит. Водит остриём карандаша по карте. Опять указывает в пространство. Читает лекцию. Кто знает, может, он уже шестьдесят лет как приходит сюда со своими студентами.

У французов есть выражение: «не знать, с какой ноги плясать».

Я не знаю, на какой ноге мне стоять.

Я потерял всякий контроль над своими мыслями, и, словно птицы из открытой по небрежности клетки, они разлетаются в разные стороны.

Интенсивная синева фьорда и робкая синева неба, которое здесь, так далеко на севере, как будто не осмеливается считать себя синим. Неуклюжие горы, игрушечные домики внизу. Панорама, известная на весь мир. Увидеть и умереть. Например, скользнув вниз по трамплину, который резко обрывается над круглым озером. Зимой трамплин, конечно, весь в снегу, а озеро замерзает. Сколько раз я мысленно с шумом промчался вниз, пока Нуммедал произносит свою речь! Если бы только он сначала дал мне аэрофотоснимки. Как счастлив был бы я его слушать, с каким удовольствием смотрел бы на этот чудесный пейзаж.

Только когда Нуммедал заканчивает лекцию, я замечаю, что карта всё это время лежала перед ним вверх ногами.

6

Тем же поездом мы едем обратно. Хотя я и провёл целый день в обществе Нуммедала, никаких признаков сближения не наблюдается. Обычно после подобных прогулок профессора начинают рассказывать анекдоты, говорить гадости о коллегах или посвящать вас в дела своих кошек, собак и детей.

Только не Нуммедал. Он смотрит на часы в свою лупу, и его рот недовольно морщится. Весь материал для лекций исчерпан, а избавиться от меня он тоже пока не может.

Когда же, наконец, наступит вечер?..

Поднимаясь по лестнице с конечной станции, мы снова оказываемся в центре Осло.

Нуммедал отворачивает внешние очки на лоб. Он останавливается, очевидно, хочет попрощаться.

Я рассыпаюсь в благодарностях за гостеприимство.