Больше никогда не спать

Теперь, оставшись один, я, откровенно говоря, чувствую себя заметно бодрее. Как будто до сих пор я находился под надзором. Как будто всё это время я ловил на себе неодобрительные взгляды людей, разгадавших мои амбициозные планы и настроенных по отношению к ним весьма скептически. Как будто присутствие этих людей мешало мне полностью сконцентрироваться на моей задаче — на поиске метеоритных кратеров, на сборе метеоритов.

Теперь, в одиночестве, я, не стыдясь, снова могу верить, что мои мучения оправдает потрясающее открытие. Все сделанные мною до сих пор наблюдения — это всего лишь рутинная работа, их мог бы выполнить кто угодно. Всё в этом мире когда-нибудь будет изучено, надо только набраться терпения. А когда я берусь за дело, я просто обязан обнаружить нечто из ряда вон выходящее.

Нечто из ряда вон выходящее?

Приходит озарение: а так ли уж внимательно я просмотрел аэрофотоснимки Миккельсена?

Может быть, там было что-то важное, что Миккельсен заметил, а я нет. Вот почему они отделились от нас с Арне! Вот почему они ушли, не попрощавшись, в противоположную сторону! А может быть, Миккельсен и вовсе не дал мне просмотреть все свои снимки. Спрятал самые главные.

Куда они пошли? Назад, к горе Вурье!

И по счастливому стечению обстоятельств, мне нужно в ту же самую сторону!

Моё ясновидение на этом не истощается. Конечно, никто не осмелится утверждать, что я нарочно запутался в показаниях компаса, что я хитростью избавился от Арне; но всё же моя идиотская ошибка в конце концов обернулась удачей. Всё оказалось к лучшему! Потому что это очень даже в моих интересах — пойти к горе Вурье. Потому что мне нужно к горе Вурье, чтобы посмотреть, чем там занимается Миккельсен. Я с самого начала хотел последовать за Миккельсеном. Ведь если то, что ищу я, найдёт Миккельсен, — что может быть ужаснее?

У подножия склона, по которому я сейчас спускаюсь, лежит зелёная болотистая равнина, а по ней медленно течёт разделяющаяся на три рукава река. Я точно знаю, что здесь я ещё не был. Непонятно, почему я всё ещё не вышел к ущелью. Всё-таки я иду в правильном направлении: гора Вурье — прямо передо мной.

Кабинет Нуммедала. Присутствуют: Нуммедал и студент Миккельсен.

Нуммедал: — Не забывай, Миккельсен, что кое-кому очень захочется сунуть свой нос в твои дела. Вот аэрофотоснимки. Позаботься о том, чтобы он не узнал, что они у тебя есть. Если он всё же об этом пронюхает, постарайся от него отделаться. В любом случае, нужно будет запутать следы. Вот здесь, у горы Вурье (Нуммедал склоняется над снимком со своей гигантской лупой и указывает на что-то кончиком карандаша), вот здесь есть одна своеобразная впадина. В этом месте могло случиться нечто в высшей степени замечательное. Нечто, представляющее чрезвычайный научный интерес, Миккельсен! Поверь моему слову, Миккельсен!

— Конечно, профессор.

— Позаботься о том, чтобы не привлекать их внимания к горе Вурье. Пройди ещё пару дней вместе с Арне и этим голландцем, а потом поверни обратно.

Ох уж этот Миккельсен! Сбежал, как только я понял, что аэрофотоснимки, за которыми я напрасно мотался по всей Норвегии, — у него!

Но так просто это ему с рук не сойдёт!

Я сажусь у воды и смотрю на карту. Хотя я и не знаю точно, где я нахожусь, больше четырёх километров до горы быть не может. Четыре километра максимум. Здесь, впрочем, это может означать пять часов ходьбы, включая перерывы.

Солнце всё ещё светит, но уже совсем не греет. У меня стучат зубы и не проходят мурашки, как будто моя кожа в страшном напряжении пытается удерживать мокрую одежду на некотором расстоянии от тела.

Вокруг растут мелкие кустики с большими мягкими ягодами, ягоды немного похожи на малину, но они побольше и при этом яично-жёлтого цвета. Я срываю одну из них и кладу её в рот. В ней полно косточек, и на вкус она довольно противная, кислая, как кефир. Незрелая? Или эти ягоды всегда такие?

В любом случае, ничего особенно съедобного здесь не найти. Да, впрочем, и в Голландии я ни разу не оказывался в лесу один и без еды. Удалось бы мне прокормиться там самому? Буковые орешки несъедобны, жёлуди тоже. Черника, ежевика, грибы, — ничего другого не знаю. Я вытаскиваю из рюкзака одну из двух мокрых пачек с галетами. Бумага порвалась. Ароматные, хрустящие, чрезвычайно полезные для здоровья хлебцы, рекомендованные гг. докторами, в особенности при малокровии, превратились в коричневую кашу, которая лезет наружу через дыры.

Еда будет самой большой проблемой, снова думаю я, засовывая галетную кашу в рот пальцами, как повар, вылизывающий кастрюлю. Половину я кладу в полиэтиленовый пакет и убираю обратно в рюкзак. Если бы только галеты с самого начала были в пакете! Я должен был упаковать в пакеты все вещи, быть готовым к любому наводнению, но в конце концов я этим пренебрёг, потому что Арне, Квигстад и Миккельсен ничего такого не делали.

Потом я достаю тюбик с мёдом и выдавливаю его себе в рот. Космонавты тоже едят из тюбиков. Космонавт! Вот так профессия! Космос принадлежит мне! Да, мне! Не им!