«Возможно, здесь две причины: некая форма умопомешательства или чудовищная мистификация. Принимают и ужасные картины, и отвратительную музыку. Это образ жизни на Земле – культ всего отвратительного, уродливого и чудовищно безобразного. Этот яд просочился во все виды искусства».
«О, господи, – заметил Франц, – после того, что вы сказали, монсеньор, я рад, что мы подальше от всего этого».
Нас позабавило замечание Франца, потому что он оказался в духовном мире задолго до того, как в искусстве начался упадок. Петр Ильич тоже находился здесь уже довольно долгое время.
Петр подошел и встал рядом с Роджером, который продолжал изучение музыкальных партитур.
«Можно мне посмотреть это поближе?» – спросил он.
«Конечно же, мой дорогой, делай все, что тебе хочется, – ответил Петр, – здесь нет формальностей».
«Да, я знаю, сэр, монсеньор и Рут все время говорят мне об этом. Но я еще не привык».
«Это придет с опытом, – улыбнулся Петр, – начинай прямо сейчас».
«Вы знаете, они мне показывали этот мир, и все здесь так добры и любезны. Начинаешь чувствовать себя очень значительным человеком. Монсеньор и Рут потеряли из-за меня ужасно много времени».
«Не потеряли, Роджер, не потеряли, – ответил Петр. – Здесь никто не теряет времени. Здесь нет времени, чтобы его терять. Звучит двусмысленно, правда? Может означать все, что угодно».
«Ты должен кое-что знать, Роджер, – сказал я, беря одну из партитур. – Ты разбираешься в нотах?»
«Боюсь, не очень».
«Ну, что же, тогда ты, может быть, узнаешь эту мелодию?» – и я напел мотив, знакомый всему миру, что весьма позабавило Петра.
«Боже мой, – воскликнул Роджер, и это…»
«…из партитуры, которую держит в руках монсеньор», – закончил Петр.
Я передал манускрипт Роджеру, который перевел взгляд с нее на Петра, затем открыл первую страницу, прочитал название и имя композитора, и у него перехватило дыхание.
Франц с дивана наблюдал за происходящим. «Ну, что, Роджер, наконец-то ты открыл страшную тайну. Это отвечает твоим ожиданиям? Или ты ждал другого?»
«Итак, Роджер, мы обещали тебе сюрприз, и мы сдержали слово. А теперь нам пора. Поступило сообщение, что нас собираются навестить. Так что возвращаемся домой».
Мы поблагодарили Петра за гостеприимство, а Рут напомнила ему о новом скерцо. Он пообещал известить нас, когда оно будет звучать в исполнении оркестра и позвать нас, чтобы вместе послушать и посмотреть премьеру.
Пока мы возвращались домой, Роджер выразил свое удивление и восхищение тем, что можно так просто разговаривать и шутить с человеком, имя которого у всех на устах и в том и в другом мире.
«Франц-Йозеф так же знаменит, Роджер, – добавила Рут. – Это удивительный человек. Он написал более ста симфоний, когда жил на Земле».
XIV. Два гостя
«Я заметил, – сказал Роджер, – что здесь не используются фамилии. Я не знаю ни вашей, ни Рут».
Мы возвращались домой после посещения домика в лесу, и наша беседа с друзьями-музыкантами, видимо, породила целую цепочку мыслей в голове нашего протеже.
«Ну, что тебе сказать, Роджер, – ответил я, – дело в том, что фамилии утрачивают свое значение в этом мире. Вновь прибывшему может показаться, что имена используются несколько бессистемно – на этот счет нет определенного обычая или порядка. Это всегда вопрос самой личности, а не ее семейной принадлежности.
Определенный порядок существует только в отношении имен чисто духовного происхождения – они образуются в соответствии с правилами. Каждое из них имеет определенное значение и не относится ни к одному земному языку. Такие имена присваиваются после того, как будут заслужены и получить их можно только через сущностей из высших сфер.
В том, что касается идентификации личности, возьми, например, Рут. Каждый человек здесь в округе и в других местах знает ее как Рут, это узнаваемое земное имя так же, как и многие другие.
Мое же – это скорее предназначение, чем имя, а на Земле это духовный титул. Ты помнишь, я говорил о том, что у нас здесь нет званий. Тут нет нарушения правил, потому что титул монсеньор, который я носил на Земле, используется сам по себе и не связан с моим именем. Так начали называть меня мои друзья на Земле, хотя они называют меня и по имени тоже. Поэтому слово «монсеньор» обезличено как титул, но используется в качестве моего имени из практических соображений».
«Я заметил, что никто из вас даже не поинтересовался моей фамилией», – сказал Роджер.
«Правильно, потому что в этом нет необходимости. Ты уже известен всем как Роджер, как ты сам уже успел заметить».
«И то же самое касается Франца-Йозефа и Петра?»
«Абсолютно то же самое. Мы отбрасываем фамилии за ненадобностью. Важнее то, что никто не возражает против дополнения «Ильич». Все довольны.
Помнишь, Роджер, когда мы говорили о возрасте личности, мы упомянули, что по мере возвращения к расцвету жизни внешность человека может изменяться до такой степени, что в нем уже не узнают того, кем он был раньше. Имена действуют подобным же образом.