Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки

До третьего этажа он не дошёл, остановился передохнуть. Восемь месяцев назад закончилась война, он возвращается победителем; через несколько минут он обнимет своих — жену, детей, его ждут. А настроение плохое, даже пакостное. Почему? Потому что ранен-изранен? Да нет, не потому, ран хватало и в прежние годы. Есть такое понятие — критическая масса. Копится, копится — а потом взрыв. На этой проклятой войне он потерял почти всех боевых товарищей: Франца Отмана, Уго Эриксена, Торговца-Иванова, таксиста Ашота. И вот последняя потеря — его друг Фёдор Ершов, спасший ему жизнь, и двое офицеров из его команды. И хотя его, Алексея Балезина, представили к награде, он считает, что несёт ответственность за их гибель.

Ступенька, ещё ступенька… на площадке третьего этажа он не задержался, стал подниматься дальше до заветного четвёртого. Если бы вернулся в мае сорок пятого, он бежал бы через две ступеньки, а сейчас едва волочит ноги. Нет, не таким он представлял себе возвращение домой.

Он опять остановился.

— Товарищ полковник, очень прошу…

— Успокойтесь, майор, всё будет нормально, — Балезин наконец-то подал голос.

Много лет назад, в мае 1919 года, сходя в Петрограде с трапа парохода, он для себя решил: хватит, навоевался! Не получилось — воевать пришлось и на видимом, и на невидимом фронте. И вот сейчас он повторяет то же самое: хватит, всё, навоевался! Если судьба смилуется над ним и доведётся поправиться, будет рапорт об отставке. А потом в институт, студентов учить. Но это пока только мечты.

Он мог закончить университет и стать физиком, а стал разведчиком. Он начинал преподавать в институте, а судьба забросила его в другую страну. Он несколько раз мог быть убит, а остался жив. Он был крещёным, а потому решил, что если останется жив, обязательно сходит в церковь, поставит свечку за упокой всех погибших боевых друзей. Последний раз он был в церкви в Персии в 1923 году, когда посетил приход отца Михаила, того самого, что спустя двадцать лет помог раскрыть тайный ход в английское посольство.

Вот и знакомая дверь. Он почувствовал, как колотится сердце. Надо, надо взять себя в руки. Он нажал кнопку звонка. Было раннее утро, и дверь долго никто не открывал. Потом послышались шаги, и знакомый голос за дверью тихо произнёс: «Кто?» Он ответил. Дверь тотчас распахнулась — Ольга бросилась на шею, он едва удержался на ногах. Потом громко, чуть ли не на весь подъезд закричала: «Серёжа, Марина, папа вернулся!»

И вот он уже в прихожей, в объятиях своих. Сколько же он их не видел? Больше пяти лет: детей с сентября сорокового, Ольгу — чуть меньше.

— Что разглядываешь? Поседела, морщины появились… — по лицу Ольги текли слёзы.

— Я всё равно тебя люблю.

Алексей перевёл взгляд на детей. Всегда весёлая хохотливая Маринка выглядит взрослой серьёзной девушкой. Он знал, что она учится в медицинском.

— Как учёба? Скоро сессия?

— Ой, пап, уже идёт. Через день фармакологию сдавать. Вот сижу, учу.

Сергей стоял перед ним в домашних тапочках, в галифе и в наброшенном на майку кителе с погонами капитана. Правой рукой он опирался на трость.

— Где это тебя? — спросил Алексей.

— Под Будапештом. Всё никак не могу вылечить.

Сын догнал его по росту и, если бы не ранение, то, выпрямившись, был бы даже чуть повыше, чем отец.

— Что не раздеваешься? — забеспокоилась Ольга.

— Я только на пять минут.

— Как на пять минут?

Алексей пояснил.

— Ну, хотя бы чаю, — взмолилась жена.

— Извини, не могу.

В это время незапертая входная дверь приоткрылась, и показалась голова военврача.

— Товарищ полковник, прошу вас…

Алексей кивнул в сторону двери:

— Как видишь, это за мной.

Ольга вдруг разрыдалась.

— Да вернусь я скоро, долечусь и вернусь, — стал успокаивать её Алексей.

— Я не поэтому.

— А что?

— Фёдор погиб. Настя не перенесла, неделю назад и её схоронили. Вот так: была семья — и нет её.

— Знаю… — ему ли не знать насчёт Фёдора.

— И дядя Франц погиб. Мне через шведское посольство передали письмо от Марты.

— Знаю… — к этим именам он мог бы добавить и другие, но промолчал.

— Да что ты заладил, «знаю» да «знаю»! Скажи хоть что-нибудь хорошее. А то мы как на похоронах…

Алексей прижал её к себе:

— Эта ночь была Рождественская. Я тебя поздравляю. Но извини, я без подарка.

Лицо Ольги неожиданно просветлело. Она вытерла слёзы.

— Зато у нас для тебя есть рождественский подарок.

И тут, словно в подтверждение слов Ольги, раздался… нет, Алексей не мог поверить… раздался детский плач! Плакал грудной ребёнок!

— Что это? — Балезин недоумённо провёл взглядом по лицам Ольги, Сергея и Марины.

В это время открылась дверь комнаты, и к ним в прихожую вошла молодая женщина. Жёлтый с цветочками халатик облегал её хрупкие плечи; тёмные волосы на голове были в беспорядке — видимо, заботы о внешности были для неё сейчас не главными. В руках она бережно держала завёрнутого в одеяло младенца.

— Знакомься, отец, моя жена Лида, — пояснил Сергей. — А это…

Но Ольга опередила сына:

— Мы в честь тебя его назвали Алексеем.

Впервые за утро Балезин улыбнулся: о рождении внука он ничего не знал.

— Сколько ему?

— Сегодня ровно месяц, — пояснила Ольга.