Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки

— Янь, да это никакой не Лепин. Это Ленин!

— Как так Ленин? — встрепенулся Кошельков. — Однофамилец, что ли?

— Нет, не однофамилец. Написано же: председатель Совета народных комиссаров.

Теперь уже трёхэтажный мат вырвался из уст Кошелькова.

— Ну Кошелёк, ну дешёвка… — причитал он, сжав кулаки. — Если бы мы этого Ленина взяли, нам бы за него огромный выкуп отвалили. Да ещё всю Бутырку на волю!.. Заяц, поворачивай! — крикнул он сидевшему за рулём Василию Зайцеву. — Мы их догоним! Такой фарт упускать нельзя. Гони к Совету, они там!

— Но в Совете охрана.

— Два-три человека, не больше. Перебьём!

Кое-как развернувшись среди сугробов, роллс-ройс рванул по трамвайным путям в обратном направлении. Но, увидев издали в свете фар, что у здания Сокольнического райсовета стоят три грузовика, из которых выпрыгивают чекисты и красноармейцы, бандиты поняли, что опоздали. Пришлось разворачиваться ещё раз. Выкуп сгорел.

В тот день Владимир Ильич вместе с сестрой Марией Ильиничной в сопровождении шофёра Степана Гиля и сотрудника личной охраны комиссара ВЧК Ивана Чабанова выехал в лесную школу на детский праздник. По дороге решили также проведать лечившуюся в Сокольниках Надежду Крупскую. Строго говоря, место Ленина в целях безопасности было на заднем сиденье за перегородкой. Но Владимир Ильич, любитель поговорить, всегда садился на переднее, рядом с Гилем. А на заднем располагались Мария Ильинична и Чабанов. Детям на праздник везли подарки: ёлочные игрушки, гирлянды, хлопушки и особый подарок — бидон ценнейшего по тем временам молока.

Подарки не состоялись. Зато революция, мировой пролетариат обрели свой рождественский подарок — жизнь вождя. А ведь нажми Кошельков на спусковой крючок, ход мировой истории бы изменился.

* * *

Английский шпион и дипломат Локкарт так вспоминал об этом человеке: «… его глаза горели холодным огнём фанатизма. Он никогда не моргал. Его веки казались парализованными…»

— Как? Как могло такое случиться? — Дзержинский жёстко смотрел на стоящих перед ним Чабанова и Гиля. — Уму непостижимо! В Москве в столице ограблен первый человек государства.

В эту минуту в своём кабинете главный чекист Советской республики походил не сколько на человека, сколько на какого-то мифического бога, способного своим взглядом испепелять людей. Ещё в кабинете были его заместитель Петерс и нарком внутренних дел Петровский. Юридически нарком внутренних дел представлял самостоятельный орган (он и образован был раньше: восьмого ноября тысяча девятьсот семнадцатого года, в то время как ВЧК — двадцатого декабря того же года). Но де-факто всеми подобными случившемуся инцидентами занималась «чрезвычайка». «Контрой» она могла объявить любого. Ну а дальше? А дальше — патронов на всех хватало.

Чабанов сделал робкую попытку оправдаться, говоря, что он и Гиль достали было пистолеты, но Владимир Ильич не разрешил ими воспользоваться.

Дзержинский подошёл к Чабанову совсем близко. Глядел в упор.

— Вы телохранитель или кто? Вы что, не знаете, что телохранитель не подчиняется тому, кого охраняет? Почему поехали ночью, а не днём? Кто разрешил вам останавливаться? Почему вы сидели не рядом с Владимиром Ильичом?

Разнос был, как говорится, по высшему разряду. На Чабанова и Гиля жалко было смотреть. Петровский и Петерс молчали. При этом Петерс мрачно наблюдал за Гилем. Для него, в прошлом латышского батрака, а ныне ярого большевика и чекиста номер два, вопрос был в одном: какого происхождения подозреваемый. А так как Гиль к пролетариям отношения не имел и в своё время возил не кого-нибудь, а Николая Второго, Петерс мысленно уже вынес Степану Гилю смертный приговор. В отличие от комиссара Чабанова — тот происходил из рабочих и, следовательно, имел право на жизнь и на ошибку.

— Если ещё раз случится подобное, пойдёте под трибунал, — заключил председатель ВЧК. — А сейчас свободны.

Когда Гиль и Чабанов вышли, Дзержинский наконец сел за стол. На пару минут задумался. Не усидел, поднялся, прошёлся по кабинету. Остановился напротив Петровского:

— Григорий Иванович, я приказать вам не могу, но я прошу вас как члена партии: поймайте этого… как его?..

— … Кошелькова.

— Да-да, Кошелькова. В вашем ведомстве ещё остались старые кадры, которые помнят этого бандюгу. Привлекайте кого угодно, но Кошелькова возьмите живым или мёртвым.

После этого Дзержинский обратился к Петерсу:

— А вам, Яков Христофорович, надлежит кардинальным образом пересмотреть систему охраны высших лиц государства. Она у нас ни к чёрту не годная. Мало нам Фанни Каплан, так ещё этот Кошельков свалился на нашу голову.

При упоминании о Фанни Каплан Петерс настороженно посмотрел на Дзержинского. Оба прекрасно знали тёмную историю о покушении на Ленина полуслепой Каплан. Знали то, что обычные граждане узнают спустя десятилетия. Но ворошить прошлое, пусть недалёкое, никому не хотелось. Надо было спасать честь главного руководителя молодой Советской республики.

Уже в дверях, прощаясь с Петровским, глава ВЧК добавил: — И ещё, Григорий Иванович, как можно скорее найдите роллс-ройс. Всё-таки дорогущая машина.

* * *