Большевики, 1917

Тем не менее до сих пор от апологетов версии о покупке немцами политической активности большевиков можно услышать, среди прочего, что история — наука не точная, и поэтому те или иные события и явления прошлого можно будто бы трактовать по-разному. Но это лукавое утверждение: оно позволяет его авторам моделировать историю по своему усмотрению, приспосабливая к нуждам текущего дня, — в точности так же, как это некогда делал редактор «Краткого курса ВКП (б)» Иосиф Сталин. Другой вопрос: как всё происходило и происходит на самом деле. Далеко не каждый испытывает стремление ответить на него и не только посмотреть прямо, не отворачиваясь, правде в глаза, но и попытаться разглядеть детали. Гораздо проще покрасить сложное явление или отдельного человека в заранее определённый цвет — светлый или тёмный. Антонов-Овсеенко подписал приказ об уничтожении восставших крестьян Тамбовской губернии — и только об этом одном говорит Интернет. Но тогда же, во время Тамбовского восстания, он подписал и постановление об освобождении обвиняемых в «бандитизме», а также листовку, разъяснявшую действия власти, в которой, в частности, говорилось: «800 ваших сынов, отцов и братьев, вовлечённых эсерами в братоубийственную бойню, освобождены Советской властью. / Почему Советская власть освободила их? / Только потому, что все 800 обвиняемых — труженики крестьяне»[165]. Он же тогда составил и подписал своё, как председателя комиссии ВЦИК, решение о том, что «рядовые участники бандитских шаек, которые явятся добровольно и с оружием в штаб Красных войск, получат полное прощение; те из них, кто являются дезертирами, будут отправлены в Красную армию без всякого наказания, остальные будут отпущены по домам на честное крестьянское слово».

Кстати, на картине «Арест Временного правительства» художника М. Г. Соколова Антонов-Овсеенко изображён в центре полотна с поднятым вверх пистолетом. Исторический факт: он действительно был вынужден стрелять в потолок, чтобы удержать ворвавшихся вместе с ним матросов и солдат от самосуда, поскольку те предлагали расстрелять членов кабинета на месте, а он не позволил им этого сделать. Через день, 28 октября, самого Антонова-Овсеенко заперли в здании телефонной станции восставшие юнкера. Повторилась ситуация Белой столовой: освободившие станцию солдаты и матросы хотели расстрелять юнкеров с возглавлявшими их офицерами на месте, а Антонов-Овсеенко удержал их от этого с угрозой для собственной жизни. Кульминацию событий вокруг телефонной станции красочно описал в своей книге американский журналист Альберт Рис Вильямс: «Пятеро матросов с винтовками на ремень встали у нижних ступеней. Антонов схватил одного из офицеров за руку и передал его матросу. / — Вот первый беззащитный и безоружный пленный, — сказал он. — Его жизнь в твоих руках. Сохрани её во имя чести революции. / Отряд окружил пленного и вывел через арку на улицу»[166].

Но почему уже в который раз, вновь и вновь — Антонов-Овсеенко? Потому что в нём одном, как мало в ком ещё, сошлось одновременно всё самое страшное и светлое, что известно миру о большевизме и большевиках. Ведь существует очень мало явлений, которые на самом деле возможно окрасить лишь в один цвет, по усмотрению. Большевизм — явление именно такого, неоднозначного порядка. Много горя, страха, ужаса и смерти. Много светлого, живого, послужившего примером самоотверженности и героизма, стимулом для развития мировой поэзии, живописи, архитектуры, науки. Что касается состоявшегося в октябре 1917 г. переворота Бердяев среди прочего отмечал: «Революция ужасна и жутка, она уродлива и насильственна, как уродливо и насильственно рождение ребёнка», «озлобленность деятелей революции не может не отталкивать, но судить о ней нельзя исключительно с точки зрения индивидуальной морали»[167].

…Осенью 1937 г. моего деда, большевика Владимира Александровича Антонова-Овсеенко, назначили, после выполнения миссии в Испании, наркомом юстиции РСФСР. В этом чине он вскоре был арестован по вздорному, как в то время было принято, обвинению. Несколько тяжёлых месяцев прошли в застенках НКВД до тех пор, пока в феврале 1938 г. за ним не пришли, чтобы отвезти на расстрел. Тогда он снял с себя верхнюю одежду и обувь и отдал остававшимся в тюрьме товарищам — чтобы те не мёрзли на бетонном полу каземата. Затем, обернувшись в дверях, произнёс: «Прошу передать на волю, что Антонов-Овсеенко был большевиком и оставался большевиком до конца».