Большевики, 1917

Наряду с меткой характеристикой действительных германских интересов, в последнем — в том, что касается «поддержки царской монархии» — Ленин, как показала история, ошибался: Германия была заинтересована и делала всё для того, чтобы российская империя, наоборот, распалась. Но этого вполне могло и не произойти, если бы не внутренний фронт на войне, которую развязал царизм против своего народа ещё в самом начале века, — в чём Ленин вновь был с очевидностью прав. Как и в том, что «немецкая буржуазия, распространяя сказки об оборонительной войне с её стороны, на деле выбрала наиболее удобный, с её точки зрения, момент для войны, используя свои последние усовершенствования в военной технике и предупреждая новые вооружения, уже намеченные и предрешённые Россией и Францией. / Во главе другой группы воюющих наций стоит английская и французская буржуазия, которая одурачивает рабочий класс и трудящиеся массы, уверяя, что ведёт войну за родину, свободу и культуру против милитаризма и деспотизма Германии. А на деле эта буржуазия на свои миллиарды давно уже нанимала и готовила к нападению на Германию войска русского царизма, самой реакционной и варварской монархии Европы. / На деле целью борьбы английской и французской буржуазии является захват немецких колоний и разорение конкурирующей нации, отличающейся более быстрым экономическим развитием. И для этой благородной цели „передовые“, „демократические“ нации помогают дикому царизму ещё более душить Польшу, Украину и т. д., ещё более давить революцию в России».

Конечно, и само правительство Австро-Венгрии, когда в его недрах рождался ультиматум в адрес Сербии, прекрасно отдавало себе отчёт примерно в том же самом, о чём писал Ленин, и поэтому также адресовало этот ультиматум не столько Сербии, сколько её союзникам. Ответ поступил оттуда, откуда и ожидался, — из России. По сообщению «Русского слова» от 12 (25) июля (в том же номере, где излагалось содержание австрийской ноты), один «весьма осведомлённый сановник» заявил по поводу ноты буквально: «Положение исключительно серьёзное. / Россия твёрдо и непреклонно решила поддержать Сербию. / Полное содействие Франции обеспечено. / Австрийский ультиматум квалифицируется как разбойничий набег».

Причём, как ни странно, в то время подобные публикации в газетах, несмотря на их кажущуюся легковесность, связанную с указаниями на таинственные источники, оказывали громадное воздействие на международную обстановку: газеты фактически повышали или понижали «градус» противостояния по своему усмотрению. Достаточно сказать, что половину объёма пространно составленной австрийской ноты занимает именно тема антиавстрийской пропаганды в сербских изданиях: «Австро-венгерское правительство вынуждено просить сербское правительство официально заявить, что оно осуждает пропаганду, направленную против монархии, и обязуется принять меры к подавлению этой пропаганды… Королевское правительство должно опубликовать на первой странице официального органа 13 июля заявление с осуждением пропаганды и с выражением сожаления по поводу прискорбных последствий пропаганды, а также сожаления об участии в ней сербских офицеров и чиновников».

Разумеется, чиновники правительства Австро-Венгрии, составляя ноту в столь ультимативной форме, не рассчитывали, что Сербия немедленно удовлетворит все её десять — один вздорнее другого — пунктов, в том числе увольнение сербских военных и гражданских чиновников, список которых Австро-Венгрия сулила предоставить «позднее». Сербия действительно не собиралась этого делать, и реальная война, к которой, кажется, все были готовы, началась. 26 июля (8 августа) «Русское слово» в описании ситуации приступило к публикации сводок с фронтов: «23 июля, около шести часов утра, т. е. за двенадцать часов до объявления нам войны, австрийцы у Волочиска открыли ружейный огонь по нашим часовым и взорвали свои устои железнодорожного моста через пограничную реку Збруч, но границы не перешли. / В Тарноруде, Цеханове и Сатанове началась ружейная перестрелка. / Наши разъезды, подходившие к Солодау, были обстреляны артиллерийским огнём». Далее в том же обзоре: «Через пять дней после Германии Австрия объявила России войну. Таким образом, венский кабинет положил конец неопределённости положения, созданного объявлением войны России Германией. Император Франц-Иосиф сжёг свои корабли, и отныне империя Габсбургов разделит судьбу своей могущественной северной соседки и союзницы».

«Русское слово» не могло, конечно, даже в своём известном стремлении к объективности, и на минуту предположить, что печальная судьба упомянутых империй постигнет другие царствующие дома Европы, включая Романовых. Зато именно такое смелое предположение легко допускал бессмертный герой Гашека Швейк, когда заявил своей служанке по ходу размышлений о нелёгкой кончине эрцгерцога Фердинанда: «Вот увидите, пани Мюллерова, они доберутся и до русского царя с царицей, а может, не дай бог, и до нашего государя императора, раз уж начали с его дяди». Как в воду глядел.