Большевики, 1917

Ленин не предвидел этого, для него главным ещё в дооктябрьский период оставался союз пролетариата с крестьянством, а в постоктябрьский он уже громко заявлял о том, что нужно «построить государство, в котором рабочие сохранили бы своё руководство над крестьянами, доверие крестьян по отношению к себе» и т. д. Но вновь, кажется, не слишком понимал сути происходящего, хотя смутно отдавал себе отчёт, что рабочие совершенно не готовы к тому, чтобы в одночасье приступить к руководству государством. Ленин подробно рассуждает о том, что «рабочие, которых мы привлекаем в качестве членов ЦКК[150], должны быть безупречны, как коммунисты, и я думаю, что над ними надо ещё длительно поработать, чтобы обучить их приёмам и задачам работы».

Безусловно, отдельных рабочих, исключительных «самородков», только что оставивших станок, можно было бы и обучить отдельным «приёмам», но пересаживать пролетариат массово в руководящие кресла — ни в коем случае. Однако именно об этом говорил Ленин, когда предлагал XII съезду «выбрать 75–100… новых членов ЦКК из рабочих и крестьян»[151], а также настаивал на том, что «в число рабочих членов ЦК должны войти преимущественно рабочие… принадлежащие ближе к числу рядовых рабочих и крестьян», то есть выходцы из наименее образованного и культурного слоя. Иначе говоря — люмпен. Из этого могло получиться только то, что и получилось: диктат тёмной и бескультурной партийно-советской номенклатуры, ненавидящей и уничтожающей физически всё образованное и светлое в стране (схема эта, кажется, до сих пор не изжита).

Как именно устанавливался диктат номенклатуры, лучше всего просматривается по переписке Ленина с соратниками по партии в первые, самые сложные месяцы советской власти. Прежде всего оттеснялось или прямо уничтожалось всё, что имело хоть какое-то отношение к ненавидимой Лениным (и не считавшейся им частью народа) буржуазии. Так, 29 декабря 1917 г. (11 января 1918 г.) председатель Совнаркома Ленин телеграфировал командующему советскими войсками на Украине Антонову-Овсеенко: «Харьков, Штаб Антонова, Антонову. От всей души приветствую вашу энергичную деятельность и беспощадную борьбу с калединцами. Вполне одобряю неуступчивость к местным соглашателям, сбившим, кажется, с толку часть большевиков. Особенно одобряю и приветствую арест миллионеров-саботажников в вагоне I и II класса. Советую отправить их на полгода на принудительные работы в рудники. Ещё раз приветствую вас за решительность и осуждаю колеблющихся»[152].

На рудники, кажется, Антонов-Овсеенко, именно тогда никого не сослал (некогда было), но своей излишней революционной решимостью чуть не испортил взаимоотношения большевистского центра с местной властью. Так, в телеграмме от 21 января (3 февраля) 1918 г. Ленин фактически умолял Антонова-Овсеенко быть поаккуратнее в национальном вопросе: «Тов. Антонов! Я получил от ЦИК (харьковского) жалобу на Вас. Крайне жалею, что моя просьба к Вам объясниться не дошла до Вас. Пожалуйста, поскорее свяжитесь со мной (прямым проводом — одним или двумя, через Харьков), чтобы мы могли поговорить с Вами толком и объясниться хорошенько. Ради бога, приложите все усилия, чтобы все и всяческие трения с ЦИК (харьковским) устранить. Это архиважно в государственном отношении. Ради бога, помиритесь с ними и признайте за ними всяческий суверенитет. Комиссаров, которых Вы назначили, убедительно прошу Вас сместить. / Очень и очень надеюсь, что Вы эту просьбу исполните и абсолютного мира с харьковским ЦИК достигнете. Тут нужен архитакт национальный. / По поводу побед над Калединым и К° шлю самые горячие приветы и пожелания и поздравления Вам! Ура и ура! Жму крепко руку. / Ваш Ленин»[153].

Однако все изначальные благие пожелания Ленина о том, чтобы руководители партии и правительства относились бы с осторожностью к вопросам межнациональных отношений (как, впрочем, и к любым другим вопросам) так и остались благими пожеланиями: ничто уже не могло остановить грубого давления партаппарата, начинённого сугубо пролетарским — в соответствии с ленинскими же рекомендациями! — видением основ построения многонационального государства и общества. И Ленину в дальнейшем оставалось лишь констатировать ухудшение ситуации. Так, в части своих предложений XII партсъезду «К вопросу о национальностях или об „автономизации“», продиктованной в декабре 1922 г., Ленин с ужасом отмечал: «Если дело дошло до того, что Орджоникидзе мог зарваться до применения физического насилия, о чём мне сообщил тов. Дзержинский, то можно себе представить, в какое болото мы слетели. Видимо, вся эта затея „автономизации“ в корне была неверна и несвоевременна»[154].

Однако с необразованным пролетариатом и крестьянами во главе любая идея, а не только «идея» автономизации, была заведомо обречена на провал — вот чего ещё трагически не понимал Ленин.