Большевики, 1917

Так царский строй продолжал сдабривать кровью рабочих почву для установления большевизма в России. В это время сами большевики «зрели», будучи раскиданными до поры по разным уголкам буржуазной Европы, в эмиграции. С представителями других партий их роднила тоска по родине, голод и неустроенный быт. Именно здесь, как вспоминал потом в романе «Люди, годы, жизнь» Илья Эренбург, вновь появляется имя Владимира Антонова-Овсеенко, который, как и прочие политэмигранты, не чурался тех, с кем потом его разведёт по разные стороны баррикад политическая судьба: «„Ротонда“ была не притоном, а кафе; там владельцы картинных галерей назначали свидания художникам, ирландцы обсуждали, как им покончить с англичанами, шахматисты разыгрывали длиннейшие партии. Среди последних помню Антонова-Овсеенко; перед каждым ходом он приговаривал: „Нет, на этом вы меня не поймаете, я стреляный“». Между прочим, шахматные партии Антонов-Овсеенко разыгрывал здесь в том числе с одним из лидеров боевой организации эсеров, затем управляющим военным министерством Временного правительства и будущим заклятым врагом советской власти Борисом Савинковым. Но тогда, в эмиграции, за шахматами они, судя по всему, мирно обсуждали итоги своих боевых операций на родине — ведь оба они безусловно встречались ранее в ходе Севастопольского восстания в 1906 г., когда Антонова-Овсеенко захватили во время перестрелки с полицейскими, Савинков же в это время организовывал удавшееся покушение на командующего Черноморским флотом Григория Чухнина. Так что общего у них было явно больше, нежели отличий.

Между тем с упоминаемой Эренбургом парижской «Ротондой» у русских эмигрантов было связано многое, в том числе и пропагандистская работа, которой они не переставали заниматься и на чужбине. Так, В. А. Антонов-Овсеенко и Д. З. Мануильский (Безработный) с началом войны затеяли здесь издание интернационалистской газеты «Наш голос» (затем «Слово» и «Наше слово»), выпуск которой Ленин, будучи неосведомлённым, приписывал Мартову. Тот действительно сотрудничал в этой газете, публиковал свои статьи, став через некоторое время даже её соредактором: Антонов-Овсеенко и Мануильский специально пригласили этого видного деятеля социал-демократии в газету для придания ей политического веса. Но это сотрудничество с лидером меньшевиков, завязавшееся здесь же, в «Ротонде», в дальнейшем дорого обошлось Антонову-Овсеенко и Мануильскому: Ленин гневно обрушился на них в статье «Крах платонического интернационализма»[21], вышедшей в мае 1915 г. в издававшемся в Швейцарии «Социал-демократе» и впоследствии тщательно изучавшейся во всех вузах страны в течение советских десятилетий. «„Наше Слово“ фактически сдаётся на милость оппортунистов, делая при этом, однако, такой красивый жест, который можно понять в том смысле, что оно грозит оппортунистам своим грозным гневом, но можно понять и так, что оно делает им ручкой, — насмехался над Антоновым-Овсеенко и Мануильским Ленин. — …Писатели „Нашего Слова“ будут пописывать, читатели „Нашего Слова“ будут почитывать… Действительные интернационалисты не захотят ни сидеть (скрывая это от рабочих) в старых, ликвидаторских, группировках, ни оставаться вне всяких группировок. Они придут к нашей партии».

Антонов-Овсеенко, как известно, «пришёл» в итоге к ленинской партии. Но тогда, в Париже, главным своим делом он очевидно считал не идейное размежевание, а поиск того общего, на чём можно было бы, наоборот, объединить столь разные позиции русских политэмигрантов. И делал для этого объединения всё, отдавая в том числе свои жалкие заработки на издание газеты. «Это был очень чистый человек, чистый в помыслах и делах. Жил он только идеей. Делать людям добро было для него потребностью», — напишет впоследствии один из русских политэмигрантов. И то, что парижская газета интернационалистского толка «Наше слово», удостоившаяся гневной отповеди Ленина, издавалась не на деньги германского генштаба, а на жалкие эмигрантские заработки Антонова-Овсеенко и его немногочисленных товарищей, засвидетельствовал приставленный к нему в то время тайный агент французской полиции. Однажды этот человек, предъявив значок, пригласил его прямо на улице присесть на скамью для беседы: «Не удивляйтесь! Я давно слежу за вами, но я не сделаю вам зла. Я убедился в вашем идеализме. Нет, вы работаете не на деньги ваших врагов! Я знаю, что вы живете в том же сарае, где помещается ваша нищенская типография… Вы сами ранним утром приводите ее в порядок и весь день читаете, пишете, корректируете… Третьего дня я видел, как вы везли на тележке — а это издалека, с Леваллуа Перре! — уголь для отопления вашей мастерской. Было очень холодно, но вы обливались потом… Я знаю ваши привычки, знаю, как вы кормитесь. Да вы проживаете в день не больше франка! Знаю всех ваших товарищей. Странные люди»[22].