Большевики по Чемберлену(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том ХХХ)

Кукумини решила идти к вокзалу. Она открыла ворота и увидела, что дружинники вдруг ринулись к водокачке. На ее крышу, сзади, ухитрились взобраться двое повстанцев и брошенными сверху в окно бомбами взорвали засевших там нескольких фашистов. Еще один пулемет был отвоеван.

Кукумини безучастно взглянула на вторгающихся в башню дружинников и, снова минуя места боев, встречаясь с переправляющими раненых товарищами, пошла по улицам.

Около вокзала она натолкнулась на более оживленные, чем в центре, кварталы. Здесь раненых заносили прямо в ближайшие дворы. Местами под воротами стояли любопытные, живо толковавшие о том, что повстанцев разобьют.

Кукумини прошла еще полквартала, сделала поворот за угол и здесь остановилась, соображая, как ей найти Ашутоша.

Вдруг поблизости где-то частая перестрелка сразу как-то прекратилась, раздался торжествующий крик, и в тоже мгновение мимо Кукумини один за другим начали пробегать необычные для улиц в этот день фигуры сагибов-европейцев.

Через полминуты пальба снова началась. Одна пуля ударилась в стену возле девушки. Затем показались отступающие повстанцы.

Кукумини взглянула на разбегавшихся в панике любопытных. В числе последних она увидела отбившуюся от товарищей Дидабай.

Заметила и та подругу и тут же бросилась к девушке.

Засвиставшие пули скосили несколько убегающих.

Дидабай схватила Кукумини за руку и со слезами повлекла ее с собой.

— Скорей, сестра, убьют!..

Девушки пробежали два квартала.

— Что случилось? — спросила Кукумини, остановившись под воротами в переулке, где погони не было.

— Ой, Кукумини, какое же несчастие!.. Сипаи-гурки изменили нам уже с утра, стали действовать с мордами и побили половину нашей обороны. А сейчас, заняли вокзал, освободили заложников и пойдут на берег. Как только на кораблях сагибы узнают, что губернатор и заложники на свободе, национальное собрание разгонят, и все пропало… Я не знаю, где Первин и Петряк… Где ты будешь, Кукумини, я с ними прибегу к тебе?..

— Я пойду к берегу… Слушай, девочка Дидабай Певучая, ничего не бойся, потому что Индия — не один этот вокзал. Иди к черному самоцвету Первин, если увидишь Ашутоша или Арабенду, скажи им: пусть они помнят про Пройду. Так и неизвестно, где он. Пусть же они не только бьют врагов, но также и товарища ищут. Иди…

Кукумини пошла на берег. Она понимала, что положение сделалось отчаянным. Об этом свидетельствовала начавшаяся паника. Но почему-то ей казалось, что революционеры все-таки победят.

Она вышла на пристань за полверсты от места, куда стекались повстанцы. Здесь были группки судачащих горожан и береговиков. Проехал броневик. Пробежала группа людей с красными крестами к месту контор пароходных компаний.

Кукумини пошла следом за ними. Она у себя под доти до сих пор держала револьвер и думала все о том же, как ей найти исчезнувшего русского друга.

Вдруг, взглянув на съежившуюся фигуру девушки, сидевшей и пристально смотревшей в бухту со ступенек набережной, она чуть не вскрикнула от полуиспуга и ненависти.

Она увидела Эча Биби…

Как раз в это время не спускавшая глаз с нескольких приближавшихся лодок Эча Биби порывисто поднялась и с непроизвольной радостью воскликнула:

— Матросы едут!

В ту же секунду она обернулась и вдруг встретилась глазами с Кукумини.

Невольно она спустилась ниже на ступеньку. И еще ниже, пока не очутилась у самой воды.

Кукумини с режущими огнями в глазах, как Немезида, приближалась по сходням ступеней к изменнице нач-герл.

Она обнажила револьвер.

— Сядь! — указала она сообщнице фашистов на камень ступеней.

Эча Биби съежилась и села, прижавшись к камню основания набережной.

— Какие матросы едут?

Ненависть и страх сковали Эча Биби. Она стиснула зубы.

— Матросы инглизмены, если хочешь перед смертью знать… За ними поехал Пит Граф… Я ждала его… Убей меня… Но они сейчас подъедут уничтожать ваш большевистский майдан и тогда берегись, Кукумини. Узнаешь, как с большевиками якшаться… Не одна я умру…

Кукумини с тоской взглянула на лодки и то место пристани, где уже начинался бой и затрещали выстрелы.

Полдюжины лодок спешили и приближались прямо к месту, где находились девушки.

— Хорошо, Эча Биби… Я умру, но я была честной нач-герл и не изменила ни своим товаркам, ни народу. Я служила большевикам и вместе со всеми большевиками народ прославит и меня нач-герл не венчанную. А твою память родной народ затопчет вместе с прахом своих угнетателей… Молись, Эча Биби, сейчас с лодок соскочат твои друзья…

Эча Биби молчала и затравленно смотрела на мстительницу, с надеждой поглядывая на приближавшихся пловцов.

Кукумини оглянулась и, увидев устремленные с ближайшей лодки на нее и Эча Биби глаза подплывавших матросов, спустила курок; грохнул выстрел.

В тоже мгновение с лодки раздался любимо-громкий, знакомый танцовщице голос:

— Кукумини!

Кукумини вскинула глаза от убитой и простерла к лодке руки:

— Пройда!