В период с 1914-го по февраль 1917 года внимание Ленина было приковано к событиям, происходящим на мировой арене. Основной задачей большевиков в России было сохранение людских ресурсов. Надвигающаяся революция должна была принять международный масштаб. Осуждая войну, Ленин временами испытывал страх: что, если империалисты заключат мир до наступления подходящего момента для перехода войны в мировую революцию? «Хитрые эксплуататоры ведущих капиталистических стран (Англии) стоят за мир (чтобы укрепить капитализм). Нас не должны смущать мелкие буржуа, сентиментальные либералы и тому подобное. Наступило время ударить в штыки. Это факт, и, значит, мы должны бороться», – писал Ленин в ноябре 1914 года. Ни «умные эксплуататоры», ни «сентиментальные либералы» не смогут остановить кровопролития. «Кто реально получит выгоду от призыва к миру? Конечно, не революционный пролетариат. Не идея использовать войну, чтобы ускорить крах капитализма».[227]
Он только забыл о том, что миллионы человеческих жизней могли бы «извлечь пользу» от «призыва к миру».
Основные задачи, которые Ленин попытался решить на Циммервальдской (1915) и Кинтальской (1916) конференциях, заключались в том, чтобы удержать социалистов от стремления заключить мир и усилить воинствующий марксизм. Хотя социалисты, присутствовавшие на этих конференциях, относились к левому крылу представляемых ими партий, большевики с их экстремизмом чувствовали собственную обособленность. Даже будущая коммунистка Клара Цеткин поддерживала пацифистов, требовала мира без аннексий и международного примирения. Кроме того, существовала еще одна причина, по которой немецкие и французские социалисты были против призыва превратить империалистическую войну в войну гражданскую. Немецкий делегат напомнил Ленину, что
В Циммервальде большевики набрали примерно семь или восемь голосов из сорока. Однако не следует думать, что Циммервальдская и Кинтальская конференции окончились полным провалом для большевиков, несмотря на призыв к «гражданскому миру». Наметился растущий раскол в рядах европейской социал-демократии; была проведена подготовительная работа по созданию нового, «чисто» марксистского Интернационала. То, что произошло с русским социализмом, теперь происходило в международном движении: умеренность чувствовала себя неловко и страдала от сознания своей вины перед экстремизмом. Некоторые из наиболее решительных противников Ленина в Циммервальде и Кинтале за несколько лет превратились в основателей коммунистических партий в своих странах. Некоторые, хотя и остались социалистами, стали защищать Советский Союз как «государство рабочих». Мартов и Аксельрод, присутствовавшие на этих конференциях, эмигрировали из Советской России.
Швейцарские конференции в какой-то мере излечили Ленина от одиночества. Как в 1907 году в Стокгольме, хотя и в меньшей степени, он вновь стал влиятельной фигурой. Большевики (это же касается и советской дипломатии) всегда испытывали удовлетворение на тех конференциях и съездах, где их противники пытались спорить с ними, считая огромным успехом и счастливым знаком, что эти прежде неразумные люди захотели сесть за стол переговоров и говорить об объединении. Вероятно, Ленин, наконец, понял несерьезность и бессмысленность своей позиции. Возможно, несмотря на все ругательства, слетавшие с его языка, он уже хотел «угомониться» и согласиться с большинством. Теперь он приобрел европейскую славу (которую не собирался терять) среди социалистов, совершенно отличную от той, что имел в 1914 году, когда его могли признать виновным и изгнать из II Интернационала. его временное спокойствие обеспечило ему симпатии противников. С другой стороны, его взрывной экстремизм помогал приобретать новых поклонников среди революционеров, которым не подходила выжидательная тактика социалистов-пацифистов. Сами того не желая, они подпадали под гипнотическое влияние его целеустремленности и демонстративного поведения. В Циммервальде Троцкий почувствовал, что вновь подпал под обаяние своего старого врага. Было ясно, что многие меньшевики устали от постоянных сомнений и возражений своих лидеров. «С каких это пор революционеры вырабатывают стратегию в зависимости от того, находятся они в большинстве или в меньшинстве?» – писал Ленин французскому социалисту, который просил его помягче говорить о Каутском, Мартове и других, кто, действуя из лучших побуждений, искал золотую середину между национализмом правых и экстремизмом большевиков.