Большевики

— Что с ним? Миша! Миша! — тревожным шопотом окликнул спящего. — Проснись!

Михеев открыл глаза. Тупо осмотрелся. С трудом вспомнил вчерашнее.

— Что это у тебя за кровь на воротнике?

— Кровь? Ага, это у меня рана на шее. Как видно, вчера растревожил. Как сразу заболела! — Михеев поежился и поморщился от боли. — Во время бегства по лесу получил.

— Вот тут вода есть, — указал Фролов на бутылку. — Давай, промою.

Михеев покорно наклонил шею.

— Большая царапина. Пыли–то сколько кругом — на целый палец.

— Да и у тебя, Фролов, на лице целая куча пыли.

— Ничего. Зато здесь безопасно, тепло и сухо.

— Долго ли будем сидеть здесь? Я бы предпочел быть на воле.

— А чорт его знает! Здесь–то сидеть во всяком случае не скучно. Отсюда видна вся площадь. Большой тракт. Потом мы здесь — как у Христа за пазухой.

Отсветы солнечного пятна на полу падали тусклыми бликами на стену из ящиков, на доски и на железо крыши. На солнечном луче, струившемся непрерывным потоком из слухового окна, плясали золотые пылинки. С улицы были слышны людские голоса.

Фролов закончил промывание и замотал рану грязным бинтом.

— Как ясно слышно! — сказал Михеев. — Почти каждое слово можно разобрать.

Снаружи послышался топот и лошадиное ржанье.

— Давай, посмотрим, что там такое, — предложил Фролов. — Это можно делать совершенно безопасно.

Они подошли к слуховому окну и под защитой навеса выглянули наружу.

На улице стоял яркий солнечный день. Изумрудом отливалась зелень деревьев. Сверкали стекла в окнах домков, приютившихся у широкого десятисаженного тракта. В степи золотела солома в стогах. Розовели и синели солнечные степные и лесные дали.

Поднимая тучу сверкающей пыли, по тракту продвигался мелкой рысью отряд казаков в несколько тысяч человек.

Конница растянулась длинной, серой, сияющей искрами лентой. Сияли концы длинных казачьих пик. Сверкали металлические части на амуниции и оружии. Перед конницей гарцовала группа офицеров. Форма, в которую были одеты солдаты и офицеры кавалерии, была формою царской армии. Впереди офицеров, возле трехцветного знамени отряда, во главе всей процессии ехал, покачиваясь на белом коне, точно выжженный солнцем, высохший до костей скелет в генеральском мундире.

Небрежным жестом, не оборачиваясь назад, кивнул он пальцем в сторону группы офицеров. Мигом к генералу прискакали два штабных офицера и грациозно отдали честь. Генерал что–то сказал им и отвернулся. Адъютанты карьером помчали к голове колонны казаков. Впереди отряда ехала музыкантская команда.

У невооруженных, но одетых по форме людей торчали из–за спин ярко вычищенные, светящиеся, медные и никелированные духовые трубы. Офицер, ехавший впереди музыкантской команды, вынул из сапога черную палочку и, точно собираясь вспорхнуть с седла на воздух, взмахнул обеими руками. Музыка заиграла бравурный марш, и под быстрые звуки его отряд помчался крупной рысью.

Вот уже из поля зрения скрылись и генерал, и знамя, и музыкантская команда. Полился колыхаясь однообразный серый казачий поток. Вот он пронесся весь. Ему на смену загрохотали пять артиллерийских батарей. Зеленые 3‑дюймовые орудия в трехпарной упряжке. Зарядные ящики, потом пошли пулеметы на тачанках. И опять кавалерия и кавалерия. Затем потянулись войсковые обозы, крестьянские телеги, нагруженные ящиками с патронами, караваями хлеба, мешками с обмундированием. И, наконец, в заключение потянулись лазаретные двуколки, телеги с соломою, на которых лежали больные. В хвосте отряда шло небольшое кавалерийское прикрытие. Фролов и Михеев отошли от окна, пасмурные и поникшие. Образцовый военный порядок в белом казачьем отряде создавал впечатление силы и мощи.

— Стало быть, наши далеко отошли на север, как бы в раздумьи сказал Михеев. — Не слышно стрельбы, не видно беспокойного фронтового настроения у врага.

— Да. Очень странно.

— Хотелось бы узнать, что там делается на наших позициях, в Москве, за границей.

— Погоди. Придет Феня. Принесет новостей. Она все знает.

— Феня? Она слишком смела…

— Да, но не безрассудна. С ней не пропадешь. Но вот что, Миша! Пока ты мне ни слова не рассказал о себе — о том, как дошел ты до жизни такой. Я тебе вчера добросовестно всю свою историю выложил, а ты возьми да засни.

— Ладно… Расскажу. Но у меня аппетит почему–то разыгрался. Нет ли чего у тебя?

— Ничего нет. Последний хлеб вчера ты съел. Ну, да не беда, давай подтянем потуже животы.

— Да у меня–то и пояса нет. Видишь, в одних верхних штанах да в нижней рубашке.

— Это так, к слову. У меня у самого кроме этого больничного халата еще нижнее белье есть. Только его срам даже тебе показывать. Ну, да это не беда. А ты все же валяй, рассказывай поподробнее. Ничего не забудь. Начни с того момента, когда я уехал больной.

* * *

Михеев рассказывал долго. Фролов лежа слушал и временами курил отвратительную махорку. Махорка трещала и вспыхивала. Кругом распространялся удушливый запах дыма.