Большевизм от Моисея до Ленина

- Так, ну а кто же ее породил? – подхватил он. – Евреи. Мог ли бы это сделать какой-то другой народ? Не смешите меня. Они же сами беспрерывно говорят, что они с этим своим замечательным достижением являются единственными в мире. Значит, дело в Талмуде! В нем мы видим всю еврейскую религию в чистейшей форме: учение о Боге, догматику, мораль, все. Почему же они так боязливо прячут у себя за спиной эту великолепную книгу, если действительно ей «тысячелетия подарили дыхание своего опыта»? Как прирожденные благодетели человечества они давно должны были бы открыть доступ общественности к Талмуду. Вместо этого он даже сегодня еще не переведен полностью; и то, что переведено, черт побери, производит впечатление, что средневековая церковь отнюдь не напрасно его сжигала. Религия ли это? Это валяние в грязи, эта ненависть, эта злость, это высокомерие, это ханжество, это пустозвонство, это подстрекательство к обману и убийству – религия? Тогда никогда еще не было более религиозного существа, чем дьявол. Это еврейская суть, еврейский характер; и всё, точка! Все же, стоит разок попробовать это и показать эту штуку приличному человеку, что он скажет на это? Нет, тот, кто проглатывает что-то в этом роде как лакомый кусочек, тот чудовище по своей натуре.

- Лютер, – вставил я, – просто требовал сжигать синагоги и еврейские школы, и засыпать пепелища землей, «чтобы никто никогда не мог бы увидеть на этом месте камня на камне». То, что мы до сих пор терпели из незнания – я даже и сам этого не знал, он пишет – Бог простил бы нам; но теперь мы знаем это, потому ни за что на свете мы не должны больше защищать эти места, где они «Христа и нас обманывают, злословят, проклинают, оплевывают и позорят»; это было бы точно так же, как если бы мы сами делали это. Мы должны разрушить 145) также их жилища, так как там они делают то же самое, что и в своих школах. «Пусть кто-то думает», жалуется он, 146), «что я говорю слишком много. Я говорю не слишком много, а слишком мало, так как я вижу их писания». Наши школьные инспектора не видят их, и наши умники, и наши ученые, и наши младенцы тем более их не видят.

- Это сожжение, – отмахнулся он безнадежно, – чертовски мало нам бы помогло. Это ведь так: даже если бы не было ни одной синагоги, ни одной еврейской школы, никакого Ветхого Завета и никакого Талмуда, все же, еврейский дух существовал бы и оказывал бы свое воздействие. Он существует с самого начала; и нет ни одного еврея, ни одного, который не воплощал бы его. Наиболее отчетливо это видно по так называемым просвещенным евреям. Гейне определенно принадлежит к числу самых просвещенных, но у него точно то же безумное высокомерие, что и у самого грязного еврейского торгаша из Галиции. Он вымыл бы руку, если бы ему ее пожал его соотечественник нееврейской крови! Моисей Мендельсон считается истинным чудом мудрости. И посмотри: он находит это прямо-таки возмутительным, что евреи еще не обладают принадлежащим им по праву господством над всем земным шаром!

- Ужасающее самомнение еврейских прихлебателей из России, – подчеркнул я, – изображает нам Достоевский, исходя из своего продолжительного опыта.147) Он долго жил вместе с разного рода уголовниками, спал с ними на одних нарах. Среди этих заключенных было и несколько евреев. Все относились к ним дружелюбно. Даже их дикую манеру молиться никто не считал неприличной. Такая уж у них религия, считали русские, и спокойно предоставляли их самим себе, «почти одобряли». И эти же евреи относились к этим же русским отчужденно, не хотели вместе с ними есть, и смотрели на них как бы снисходительно! И где это было? В сибирской тюрьме? Это отвращение и презрение евреев к местным Достоевский находил во всей России. Но маленькие люди нигде не обижались на них за это. Еврей делает это, потому что такая уж у него вера, говорилось повсюду с полным снисхождением.

- Да, такая уж вера! – засмеялся он. – Такая дурь в голове, правильно. Такое бессердечное сердце! «Глубоко испорченным и бездушным» называет его даже добрый Вильгельм Буш. 148) Сначала внутренняя сущность, потом религия; а не наоборот!

- Достоевский, – я продолжал, – был само сочувствие, особенно по отношению к сбившимся с пути; он исключал только евреев, как и Христос. Пророчески он спрашивает: «ну что, если бы то не евреев было в России три миллиона, а русских; а евреев было бы восемьдесят миллионов – ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они сравняться с собой в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы прямо в рабов? Хуже того: не содрали ли бы кожу совсем? Не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали они с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю?»