Большевизм от Моисея до Ленина

— До тех пор, пока князь не пропадет по дороге, — кивнул он. — Как раз сейчас и пришло это время. «И Иосиф плакал долго». С нашими монархами, за небольшим исключением, дело никогда не обстояло хорошо. Без евреев не обходился никто. Даже у самого добросовестного из них, у Фридриха Великого, их было трое в качестве помощников: Эфраим, Мозес (Моисей) Исаак и Даниэль Ициг[70]. Никакого влияния? Я скажу тебе: уже одна единственная еврейская портянка отравляет воздух. Ведь ради чего все делает еврей? Ради денег, разумеется; но только потому, что деньги дают ему влияние, дают ему власть. И он получает это влияние, эту власть. Прямо или тайком. Тот, кто попадется на его удочку, в один прекрасный день почувствует на себе эти силы. Прямо или тайком. Уже сама по себе дурная слава еврея пачкает и портит обаяние народного доверия. Это его устраивает, он хочет этого. «Снаружи Фридрих, внутри Эфраим», смеялись пруссаки над фальшивыми монетами Фридриха Великого. Когда король умер, еврейская неблагодарность выразилась в проклятиях в адрес его «строгого» правления. Еврейская пресса сделала между строк хорошую работу. Государственная идея Фридриха «Единственного» была подточена вместе с его памятью. С тех пор дела быстро покатились под гору, через еврейскую эмансипацию при Фридрихе Вильгельме III[71] до еврейского марксизма при императоре Вильгельме I и еврейской революции при Вильгельме II. «В наши дни биржа приобрела такое влияние, которое может в ее интересах вызвать вооруженную силу на войну», писал старый Мольтке в его «Истории немецко-французской войны». Объяснения, почему это так, верный монархист, к сожалению, не добавил.

— Позволить каждому человеку спасаться по своему фасону, — подчеркнул я, — не стоило бы рекомендовать. Молчаливой предпосылкой был достойный образ мыслей, настоящая вера, а не какое-то жалкое фарисейство.

Это различие определенно нужно было подчеркнуть. Этого не произошло, и у религии менял было преимущество. Иисус Христос не был таким терпимым. С хлыстом он выгонял «детей дьявола». Несмотря на то, что он говорил: «Любите врагов своих»!

— Любите, да, — ответил он, — если это настоящий враг, открытый, пусть даже, как по мне, и очень жестокий, то его также можно любить, по крайней мере, его можно уважать, и именно так это понимал также и Христос; но чтобы мы тех чистых бестий, людей, которых любовь целого мира не могла бы отвадить от того, чтобы они отравляли нам душу и тело, могли бы впустить в свое сердце, это Христу не пришло бы в голову даже во сне. И он сам не делал этого. Наоборот, он бил их, бил так крепко, как только мог, и то, что он, полный возмущения, бросил в лицо этому сброду, дышит самой непримиримостью. Для меня это был бы славный основатель религии, между действиями и учением которого не было самого незначительного противоречия! В противном случае все блеф. Почему тогда «набожные» никогда не руководствовались этим? И они — в самой меньшей степени. Они до смерти преследуют даже приличного противника; если точнее, то именно его. Зато перед самыми прожженными жуликами они закрывают глаза. «Баварская народная партия» точно знает, что мы без всякой задней мысли защищаем христианские основы нашей нации; однако, она знает, что мы, пока она не изменится, не будем иметь с ней никаких дел; и потому она предпочитает иметь дело с евреем, так как надеется остаться у власти с его помощью. Но ее ждет сюрприз. Еврей, источая приветливость, использует ее, и потом плетями погонит ее к палачу, как только у него в руке будет власть.

— Это неизбежно, — согласился я с ним, — но с нами у них этот страшный опыт не получится. Мы не убиваем, менее всего нашу собственную плоть и кровь. Что касается нас, то пусть даже эти господа снова придут к рулю государства, лишь бы только этот свинарник был приведен в порядок, и тогда они поняли бы, насколько мы были правы. Мы боремся не ради власти. Но мы хотим немецкого духа, мы хотим настоящего христианства, мы хотим порядка и дисциплины, и хотим, чтобы это укрепилось настолько, чтобы также наши дети и внуки не смогли бы ничего в этом изменить.

— Они считают, — сказал он, — что это невозможно, и поэтому видят в нашей программе только пустые фразы, те самые фразы, которыми они сами так сознательно жонглируют. Но это не только возможно, но даже определено; пусть даже это и нельзя сделать за один день. Нужно только начать. Еще нигде и никогда не было настоящего социального государства. Всюду и всегда верхний слой гораздо больше тяготел к принципу: «что твое — мое», чем к «что мое — твое». В том, что нижний слой, преисполненный ярости, теперь совершает упомянутую ошибку, эти умники должны винить себя сами. У еврея есть преимущество перед обоими. Один озабочен своими делишками, другие их исполняют. Поэтому мы выступаем против обоих. При нас закончится как засилье бонз с их привилегиями, так и рабство. Это арийское, это христианское мировоззрение. Оно коренится в свойственном нам от природы разуме, раньше оно было неосознанным, и стало осознанным со времен Христа.