БОЛЬШЕВИЗМ Шахматная партия с Историей

Отсюда можно сделать вывод, что именно решения XIII Всероссийской партийной конференции стимулировали борьбу за единоличное руководство в верхах партии, многократно усилив авторитарные тенденции, заложенные в самой сверхцентрализованной партийной структуре. Эта структура рано или поздно должна была быть замкнута на вождя. А это еще раз подтверждает, что с большевизмом было покончено. И это видели многие. Не случайно 1925 год стал годом массовых самоубийств членов РКП(б). Как пишет B.C. Тяжельникова, «всплеск самоубийств был зафиксирован в 1925 году, когда в некоторых партийных организациях они принимали «чуть ли не массовый характер»[459]. По данным Тяжельниковой, каждый восьмой из умерших в 1925 году коммунистов покончил с собой[460]. Особый резонанс вызывали самоубийства известных старых большевиков: в 1924 году покончил с собой Лутовинов, в 1925 застрелилась Евгения Бош. Среди причин самоубийств партийная печать ставила на первое место бытовое разложение и несогласие с нэпом, но вряд ли это соответствовало истине. Тяжельникова совершенно верно указывает как на одну из главных причин «несоответствие идеальной социальной модели и реальной жизни».

Для старых большевиков, желающих сохранить себя в партии (а без партии многие из них себя не мыслили), остается только одна линия поведения — всегда быть с «правильным» большинством, которое в новой партии успешно формировалось сверху с помощью манипуляций партийного аппарата. Для многих старых большевиков это было сопряжено с большими моральными издержками. Было ясно, что человек, подчинивший себе аппарат, автоматически и неизбежно со временем станет вождем партии. Коллективное руководство в такой партии было исключено изначально. Лучше и быстрее всех это осознал Сталин, воистину бывший «технологом власти». Но для того, чтобы окончательно похоронить революционный большевизм, заменив его «державным коммунизмом», надо было дезавуировать курс на мировую революцию, превратив коммунизм из революционной идеологии в метод управления государством, а саму идеологию превратить в квазирелигию.

Сталин, в отличие от Ленина, с самого начала не проявлял никакого энтузиазма в вопросе о мировой революции. В то время как Ленин в 1918–1920 годах сделал не одно публичное заявление о приближении мировой революции (трудно сказать, было ли это искренней верой, или это был своеобразный пиар), Сталин еще в начале 1918 года высказывал сомнения в возможности такой революции: «…революционного движения на Западе нет, нет

фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться». Революции в Восточной Европе не прибавили Сталину оптимизма в этом вопросе. Можно предположить, что Сталин, в отличие от Ленина, с 1917 года был убежден в «чисто русском характере» происходящего в России социально-политического переворота. Кстати, и дискуссия 1922 года о форме устройства СССР показала, что Сталин, выдвигая принцип «автономизации», уже тогда фактически вел дело к восстановлению единой державы, правда, в красной ипостаси. Принцип «федерализации», предлагаемый Лениным, предполагал в будущем расширение СССР как следствие мировых революционных процессов.

Революционная вспышка 1923 года в Германии, ее скоротечность и эфемерность ее результатов показали руководству РКП(б), что послевоенный капитализм прочно встал на ноги, и даже в Германии, наиболее пострадавшей от Версальского мира, пролетарская революция невозможна. Правда, официально поражение революции списали на ошибки руководства КПГ и посланного в Германию «куратором» Карла Радека. Но приходило понимание того, что мировая революция отодвигается в неопределенное будущее.