Болшевцы

— И поеду! — сказал вдруг Беспалов.

— Как раз на углу, против него, — продолжал Красавчик, — добавочный милицейский пост.

— Не испугаешь! — кричал уже Беспалов. — Встану и пойду. Кто мне запретит?

Он действительно поднялся с кровати, принялся обуваться.

Все лениво и молча следили, чем кончится его затея. Лишь Красавчик отсоветовал:

— Очень далеко, Беспалов. Поближе бы где поискать…

Но Беспалов уже топал каблуками, вгоняя ноги в узкие сапоги. Он решительно зашагал к двери. На самом пороге неожиданно припал на левую ногу, остановился и скорчил гримасу:

— Опять колет!

— Так и знал — струсит, — уронил Красавчик и отвернулся к стене.

— Выдра! — завопил Беспалов. — У меня гвоздь из каблука вылез и второй день пятку колет. Я тебе покажу сейчас! Ты бы с таким гвоздем походил!..

Он сел на кровать, разулся, пошарил в сапоге рукой. Потом долго смотрел в раструб голенища. Над Беспаловым посмеялись и забыли про него. Насмешники выбрали новую мишень — Умнова. Начал издеваться все тот же Красавчик, заметив как бы между прочим:

— Не понимаю, отчего Беспалов охромел, вот если бы Умнев — тогда было бы понятно.

— А что случилось? — заинтересовались парни.

— Да ему Филипп Михайлович ноги давно обещал переломать.

Ни для кого не было секретом, что Умнов ухаживал за его дочкой.

— Верно, Умнов, набьет тебе папашка шишек!

Начиналось одно из тех беспощадных «добирательств», которые нередко являлись разрядкой накопленного беспредметного раздражения и злобы. «Добирательство» могло длиться целый вечер, могло кончиться дракой. Всесторонне оценивали качества возлюбленной Умнова, изображали в лицах, как происходят между ними свидания. Умнов отмалчивался, однако терпенье у него иссякало. Беспалов уже прикидывал — чью сторону принять, когда разгорится побоище.

Развязке помешал Мелихов. Он вошел не один. За ним шли два паренька; судя по внешности — московские, не из блатных.

Как и год тому назад, когда Федор Григорьевич представлял ребятам привезенных мастеров — дядю Павла и дядю Андрея, — он сделал рукой тот же широкий жест, сопроводив его почти теми же словами:

— Вот, приехали. Рекомендую: комсомольцы Калинин и Галанов.

Мелихов ушел, не объяснив цели приезда гостей.

Спальня безмолвствовала. Никто и вида не подал, что заинтересован с какой-либо стороны появлением комсомольцев, Даже любопытства не отразил ничей взгляд. Беспалов демонстративно повернулся спиной к приезжим и возобновил исследование внутренности сапога, опрокинув его над головой вниз голенищем.

— Что это у тебя, дружище, подзорная труба? — спросил один из приезжих, как выяснилось потом — Калинин.

Маленький, со вздернутым носиком на веснущатом лице, он выражал видом своим постоянную готовность что-то суетливо разузнавать, советовать, чем-нибудь распоряжаться. Он сразу повел себя точно хозяин:

— Галанов, ты чего, брат, стоишь у порога? Ты садись, нечего приглашения ждать.

Спутник его — рослый, в пальто с воротником и в громоздкой шапке — медлительно прошел к столу, сел и близоруко прищурился.

— Так чего ты, друг, через сапог рассматриваешь? — снова прицепился Калинин к Беспалову.

— Не видишь? Очки надень! — огрызнулся Беспалов.

— Я очков не ношу. В очках Галанов ходит. Чего, Галанов, очки не надел?

— Дужка надломилась, — ответил Галанов глубоким басом.

Однако слазил в карман, достал очки в громадном старомодном футляре, подышал на них, отдувая пухлые губы, протер, нацепил. Все это делал он солидно и медленно.

— Теперь видишь? — осведомился Калинин.

— Вижу, — подтвердил Галанов. Помолчав, он серьезно добавил:

— Этот парень, должно быть, звезды считает.

На дальней койке послышался чей-то сдержанный смешок.

«Погоди, сейчас отлакируют тебя, — подумал Умнов. — Что же никто не начнет?» удивлялся он.

Будто в ответ на его призыв вскочил Дима Смирнов. В белье и босиком он резво приплясывал на койке и кричал звонким голосом Калинину:

— Языкаст! А на велосипеде умеешь ездить? Небось, не умеешь? Ложись у нас спать, мы научим!

— Дорогой! — радостно воскликнул Калинин. — Я ученый! Как мне не знать!.. Ляжет в детском доме юноша вроде тебя спать, а молодцы, что постарше, нарежут бумаги, рассуют ему между пальцами на ногах и подпалят. Вот он и корчится.

— Грамотный, слов нет, — вмешался иронически Чума. — А ну-ка, скажи, много ли у тебя волос на голове?

— На двадцать два волоса больше, чем у тебя! Посчитай, если не веришь! — отпарировал Калинин.

— Ловко! Выходит, шапкой-то не сшибешь! — не удержался от похвалы Накатников.

Он уважал находчивость и острословие, от кого бы они ни исходили. К приезжим подошел танцующей походкой Красавчик.

— Не в этом дело, — ласково сказал он. — Вы бросьте с ними… Лучше давайте я вас научу, как стакан к потолку приморозить.

— Не трудитесь, — остановил его Калинин.

И объяснил, каким образом простак, желающий посмотреть этот фокус, оказывается облитым водой.

И ничем не удавалось его удивить или сконфузить. Он угадывал грубоватые шутки, которыми пытались одурачить его. Он вдвойне отвечал на любую остроту, знал массу поговорок, ходячих изречений, юмористических стихов.