Большие батальоны. Том 1. Спор славян между собою

Людмила сбросила с плеч пеньюар, под которым на ней были только белые трусики, без всяких гипюровых вставок, кружев и прочих возбуждающих мужское естество красивостей.

Откинула одеяло, легла, закинув руки за голову.

— И ты ложись, туши свет. Не бойся, я не сексуальная маньячка, приставать к тебе не буду. Не прогнал — мне и этого достаточно. Расскажи лучше что-нибудь интересное, о том, чего я никогда не видела… Как ты жил в своей стране, когда тебе было, сколько мне сейчас… Было ведь, наверное, и что-то хорошее, несмотря на весь ваш тоталитаризм?

Вадим выключил торшер, присел на кресло у столика, не удержался, снова закурил.

— Я сейчас. Просто надо с мыслями собраться. Вот беда, тоталитаризма я не застал, родился как раз на двадцать лет позже его кончины. А когда то, что по инерции Советской властью называлось, тоже накрылось, мне всего семнадцать было. А как тебе сейчас… Ей-богу, вспоминать не очень хочется. В этом смысле моим наставникам больше повезло. Могу из их воспоминаний кое-что воспроизвести. Александр Иванович очень впечатляюще умел рассказывать…

— Как он умеет, я от Маши знаю. Бросай свою сигарету, — сказала Людмила из темноты выходящей окнами во двор комнаты, не освещаемой даже уличными фонарями и огнями реклам. — Иди сюда. Я уже замёрзла…

Из окна вправду тянуло пронзительным предутренним холодком. Осень уже на пороге, скоро и заморозки начнутся.

— На «Валгалле» нам Дмитрий Сергеевич и Наталья Андреевна про своё прошлое тоже много рассказывали. Но, как бы это сказать — в познавательно-назидательном духе. Всё больше про историю «Братства» и всякие с этим связанные события. А мне интересно просто про жизнь. Вот в Кисловодске Лариса иногда кое-что выдавала…

Девушка хихикнула, вспомнив какую-то элегантную скабрёзность, до которых мадам Левашова была большая любительница и мастерица. Битого жизнью мужика умела в краску вогнать, не меняя тональности голоса и надменно-аристократического выражения лица. Людмила очень любила наблюдать за их с Майей Ляховой пикировками и до сих пор не знала, на какую из дам хотела бы походить.

Вадим лёг, Людмила тут же накрыла их обоих лёгким одеялом до самых плеч. Он чуть подвинулся, ощутил её вправду холодную ногу.

— А ещё к теплокровным принадлежишь, — попрекнул он, — никакой саморегуляции. Так и до комнатной температуры дойти можно…

— Зато ты горячий. И здесь у нас несовпадение…

— Или — взаимодополнение. Зимой я тебя греть буду, летом ты меня охлаждать…

— Далеко заглядываешь, командир, — со странной интонацией сказала Вяземская.

— Правда, что бы тебе такое рассказать? — как бы пропустил мимо ушей её слова Фёст, поглощённый сейчас борьбой с самим собой. Ему, впервые оказавшемуся с ней рядом, с обнажённой, под одним одеялом, вдруг очень захотелось обнять подругу, «всю», как сказано в одном известном романе, но это означало бы непоследовательность и уступку низменным инстинктам. До этого всю свою жизнь он умел властвовать над ними и ни разу не совершил опрометчивого шага, поставившего бы его в безвыходное (с точки зрения Ляхова) положение. У Секонда, обладавшего аналогичным характером и принципами, всё случилось раньше, но только потому, что ему в его мире встретилась Майя. С такой девушкой он тоже без колебаний связал бы свою судьбу, отказавшись от уже несколько опостылевшей свободы. Что ж, ему своей Майи не попалось, зато нашлась подпоручик Вяземская. Вновь обращаясь к одесскому языку: «Это две большие разницы».

Фёст отчётливо понимал, что с Людмилой его выбор будет окончательный. Никаких либерально понимаемых свобод, «прав личности» и вариантов развода «под настроение». Отчего так — он не вдавался в онтологические дебри, просто знал и всё. А в этом случае действительно никак нельзя поддаваться инстинктам и эмоциям.

Вадим чувствовал, что сейчас от него не потребуется ни просьб, ни обещаний, протяни руку — и всё случится само собой, но ещё отчётливее представлял, что совершенно не знает, как будет утром. В любом варианте — ощущение чего-то неестественного. Трудно принимать решение, зная, что оно может связать тебя с этой достаточно малознакомой ещё девушкой на сотню, а то и больше, лет. Впрочем, почему малознакомой? Чем и хороши валькирии, что характер, принципы, эмоциональный и интеллектуальный уровень каждой ясны сразу. По крайней мере — нескольких недель общения хватает, чтобы больше не опасаться неприятных неожиданностей. Прямо как евангельскими принципами каждая руководствуется: «И пусть слова ваши будут да — да, нет — нет, а остальное от лукавого». То есть риск нулевой — через энный отрезок времени осознать, что женился на глупой, жадной и стервозной бабе, гулящей вдобавок.