Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал…

— Молодцы абхазы. Потом дадите мне поподробнее прочесть об этой войне. Так что, всё решили? Можем возвращаться. Нет, на прощание ещё по одной. Надеюсь, мы скоро ещё встретимся, сэр Арчибальд? За эти документы я должен вам вручить не меньше, чем «Владимира» третьей степени. А ежели наша кампания завершится полной победой, то и на «Георгия» можете рассчитывать…

В это же примерно время Президента, работавшего с Мятлевым и другими, старыми и вновь приближёнными сотрудниками над организацией грандиозного, почти беспримерного в новейшей истории воздушного моста между Москвой, несколькими крупными гарнизонами с базами хранения военной техники и Екатеринбургом (а также и в обратном направлении), пригласили к телефону.

По «горячей линии», впервые установленной после Кубинского кризиса, звонил коллега — президент Соединённых Штатов. Разговор, само собой, вёлся через переводчиков, говорить на языке хоть противника, хоть друга никому из них было «невместно». Это руководитель любой другой страны легко болтал с «Большим братом» на встречах, даже официальных, по-английски (но — никогда наоборот), а здесь — «совсем другие понты».

Зато переводчики-синхронисты были столь высокого уровня, что их как бы и не слышали собеседники, будто действительно тет-а-тет общались.

— Здравствуй, Георгий. Рад тебя слышать. Хотел бы и видеть, но мне мои охранители «Скайп» не разрешают устанавливать.

— Здравствуй, друг. А я бы не возражал, мне скрывать нечего. Ведь мы с тобой всегда говорим только истинную правду, на благо наших народов и всего демократического человечества… Но если ты хочешь конфиденциальности, то пожалуйста…

Рядом с Президентом стоял Фёст, слушал разговор через наушники и в случае необходимости стремительно набирал подсказки на клавиатуре, соединённой с большим экраном напротив.

— Конечно, Георгий, ты совершенно прав. Но сейчас у меня к тебе несколько вопросов. Пока — не для разглашения. Ты же знаешь этих журналистов…

— Я-то знаю, Мишель. Я не знаю, самостоятелен ли ты сейчас от своих лоббистов, конгрессменов, сенаторов и тому подобной…

Слово «сволочь» не относилось к разряду проходимых сквозь «демократически-политкорректные» фильтры, а другого Президент, вернее, Фёст, подбирать не стал. Вадим ухитрялся придумывать ответы и письменно их излагать быстрее, чем оба собеседника находили подходящие выражения.

— Я всегда самостоятелен, за исключением предусмотренных нашей Конституцией случаев. И хочу спросить — твоё сегодняшнее заявление что означает?

— А в чём вопрос, Мишель? Моё заявление адресовано только моему народу и только по случаю некоторых, не имеющих глобального значения событий в моей столице. Я бы не стал звонить тебе по поводу бунта негров в Гарлеме или Нью-Орлеане…

— Афроамериканцев, Георгий, не забывайся…

— В учебнике антропологии названы три расы — европеоидная, монголоидная, негроидная. Мы станем оспаривать эту классификацию?

— Георгий, наверное, моя госсекретарь права — ты специально провоцируешь новую конфронтацию. Но зачем? Ты же меня знаешь, я только за добрые отношения и взаимопонимание на основе общечеловеческих ценностей…

— Ты — возможно. Но сам лично разве что-нибудь решаешь? Если даже сейчас ссылаешься на не слишком умную женщину?

Прочитав это на экране, Президент поднял на Фёста почти умоляющие глаза. Ну зачем, мол, это?

Почувствовав, что уже устал и думать, и писать, и держать мыслеформу, в которой Президент разумен и послушен, Вадим решительно взял у него из рук трубку и жестом Юлия Цезаря велел Мятлеву переместить своего друга и начальника в соседнее кресло.

Имитировать голос «предыдущего оратора» ему не составило никакого труда, с детства умел пародировать или воспроизводить кого и что угодно. Тем более переводчику-синхронисту не до того, чтобы улавливать тонкости фонетики. Тут успеть бы мысли адекватно переформатировать.

— Георгий, мне не очень нравится то, что ты говоришь. Я глава сильнейшей в мире экономической, политической и военной державы. А ты сегодня заявил, что наше мнение не имеет для тебя никакого значения. Как это понимать? Наши прежние договоренности…

Вадим удобно устроился в президентском кресле, потянулся, закурил. Сейчас куда проще дело пойдёт — напрямую говорить, а не шпаргалки торопливо писать.

— Понимай в самом прямом и безусловном смысле, вот с такой примерно позиции. Ты ведь тоже юрист? Значит, поймёшь. Вы вольно или невольно, но непрерывно, с самого сорок пятого года внушаете нам, что готовы сотрудничать только в пределах самой крайней необходимости. А вообще предпочли бы уничтожить и «снять проблему». Помнишь — план «Дропшот», стратегия «отбрасывания коммунизма», «Империя зла», «Звёздные войны»… Теперь — «Продвижение демократии». Ты хорошо меня слышишь, Мишель?

Фёст говорил, испытывая агрессивную радость, как тогда, когда, подготовившись, перед несколькими дворовыми компаниями демонстративно оскорблял признанного лидера «блатарей» с «того квартала», заведомо зная, что побьёт его хоть в одиночку, хоть со всей кодлой.