Большие батальоны

— Что завтра начнётся — завтра и решим, — сказал, отворачиваясь от окна, Мятлев. Ему хотелось немедленных действий, и не только мести (хотя и её тоже), а созидательной деятельности по наведению в стране настоящего порядка. Важнее же всего — возможность в последний момент перехватить инициативу, удержать власть и впредь выступать на переговорах с Императором, как самостоятельная, независимая сила. Не изучал Леонид Ефимович как следует историю Варшавского восстания, иначе не повторял бы ошибку Бура-Комаровского.

— Нет, так не положено, — уже более жёстким тоном возразила Вяземская. — Одно дело, когда мы там у вас импровизировали, действовали в условиях крайней необходимости. А самостоятельно в другой стране смену государственного строя всемером устраивать… Нет, так не пойдёт. На то верховное главнокомандование имеется.

— Вдевятером, — машинально поправила Герта, — если Уварова и Фёста считать. А так ты права, пожалуй. Это я погорячилась… — Она выразительно посмотрела на Мятлева. Мол, и ты в моей горячности виноват.

— Давай сначала то, что нам непосредственно приказано, исполним. Дипломатический ужин в честь главы сопредельного государства — это тебе не офицерские посиделки. Потом отзовём Фёста и предложим. Как он скажет, так и будет.

Поужинали наскоро, аппетита не было почти ни у кого, адреналин в крови ещё присутствовал в достаточных количествах.

— Я бы предложил прогуляться по вечерней Москве, — сказал Фёст, — ничего более осмысленного мы сейчас предпринять не можем. Времени у нас неограниченно. Можем хоть месяц отдыхать, а там стрелки остановлены, как на шахматных часах. Попросим местных товарищей принять бразды правления и окружить нас заботой «согласно законов гостеприимства».

Насколько мне известно, да вот и Леонид Ефимович подтвердит — этот город, ваше высокопревосходительство, во множество раз безопаснее нашего с вами. Самодеятельной преступности здесь, считайте, нет, только профессиональная, которая уличным хулиганством не занимается, наоборот, сама бдительно следит, чтобы всякие отморозки ей лишних проблем с властями не создавали. Наркомании и наркоманов тоже нет, кокаином, гашишем и опиумом больше в великосветских салонах и на богемных сборищах балуются, как у нас до Первой мировой. Ну и постовые городовые на каждом перекрёстке стоят, в пределах зрительной и звуковой (свистком) связи…

— Прямо рай земной у них здесь, получается, — недоверчиво хмыкнул президент. — Отчего же у нас, что в России, что в США, преступность непрерывно растёт, причём становится всё более агрессивной и немотивированной?

— Ну, Георгий Адрианович, — не выдержал уже Секонд. — Вы же юрист всё-таки, неужели нужно столь очевидные вещи растолковывать? Видно, на вашем факультете чему-то не тому учили. И Маркса с Энгельсом, наверное, на семинарах игнорировали. Вы же успели эпоху тотального марксистско-ленинского образования застать?

— Да практически уже и нет. Во время перестройки, когда я только поступил, на эти науки уже внимания почти не обращали. Другие имена в моде были. Но вы откуда про всё это знаете? Здесь тем более «исторический материализм» и «научный коммунизм» ни к чему.

— Исключительно из чистого любопытства почитывал. Хотелось понять, как такие заумные теории к государственному перевороту и Гражданской войне привели. А когда с братцем, — он кивнул в сторону Фёста, — познакомились, пришлось всерьёз заняться. Семьдесят лет вашей советской истории — весьма увлекательный феномен…

— Так не совсем понятно, как вы Маркса с Энгельсом и проблему преступности у нас и у вас увязываете, — задал вопрос до того молчавший Журналист.