Большие чемпионы

Я прилетел в Нью-Йорк, кажется, 27 марта 1998 года. Интервью было назначено на 31 марта, а 28-го Льюис проводил в Атлантик-Сити бой с известным американским тяжеловесом Шэнноном Бриггсом. Момент для боя был выбран удивительно неудачно. Это время называется в Америке «March madness» (мартовское безумие), так как в эти дни проводится крайне популярный турнир по баскетболу среди студенческих команд. Из-за турнира мне не удалось даже забронировать гостиницу из Москвы, так как в Нью-Йорке все было забито. Я попросил это сделать своего друга-американца, но и он сумел забронировать только номер в отеле на Стейтен-айленде, то есть очень далеко от отеля на Манхэттене, где остановился Льюис.

В аэропорту меня сразу «срисовал» оборотистый бывший соотечественник Миша, который со словами «Поедешь, как мафия!» засадил меня в «кадиллак» с затемненными стеклами и повез на Манхэттен, пообещав, что устроит меня в отель в нужном месте и нечего мне ехать в эти выселки под названием Стейтен-айленд. Миша, вопреки расхожему представлению о «наших американцах», меня не обманул и даже не очень дорого взял за свои поистине бесценные услуги. Он привез меня в небольшой отель буквально в нескольких сотнях метров от отеля Льюиса, перемигнулся с каким-то пуэрториканцем, и в мгновение ока меня засунули в только что освободившийся номер. Чтобы застолбиться, я даже отвез туда на всякий случай свои вещи. Так проблема с проживанием была решена.

А на следующий день вечером я отправился в тур по Нью-Йорку в поисках бара, где есть канал НВО, по которому будут показывать бой Льюиса с Бриггсом, так как в моем отеле его не было. Я обошел штук 50 баров, но во всех мне сказали, что сегодня здесь будут смотреть «бэскетбол». Пару раз при упоминании имени Льюиса на меня еще не слишком доброжелательно посмотрели.

Наконец какой-то латино с хитрой мордой, тряся черной гривой волос, указал мне бар, где, как он сказал, сегодня «точно будут смотреть бокс». Улыбочка у него при этом была такая, что только полный идиот не почувствовал бы подвоха, но я решил, что это просто такая латинская любезность, и, не ведая сомнений, отправился по указанному адресу.

Рыжий бармен встретил меня немного странно.

—Значит, ты, англичанин, — сказал он, — хочешь, чтобымы все тут сели и смотрели вместе с тобой, как ваш большойпарень избивает нашего бедного маленького мальчика из Бруклина, да?

Второй раз в жизни мне выходил боком мой неплохо поставленный британский акцент, благодаря которому меня обычно принимают за англичанина. Впервые это случилось в Париже лет пять назад, где патриотически настроенная официантка, до тех пор крайне вежливая, после первых моих слов стала обслуживать меня так, словно битва при Азенкуре, позорно проигранная французами англичанам в 1415 году, произошла вчера.

Парни, которые стояли рядом у стойки, стали как-то нехорошо подхихикивать и даже слегка сдвигаться в мою сторону, и мне показалось, что бой сегодня состоится не только у Льюиса, но и у его «соотечественника», причем в успехе последнего я сомневался гораздо больше ввиду многочисленности и крепкого сложения потенциальных противников.

Но тут бармен неожиданно сменил гнев на милость:

—Впрочем, если заплатишь сотню (a hundred) — смотрисколько хочешь.

Сдвигавшаяся компания чуть заметно перемигнулась. Я решил рискнуть остаться, тем более что мне говорили, что на Манхэттене, в отличие от многих других районов Нью-Йорка, по морде обычно не дают.

Я уже даже готов был выложить требуемую сумму, хотя она была вопиюще нелепа, так как знал, что официальная плата составляет где-то около 40 долларов, но что поделаешь: дорого яичко ко Христову дню, и тут все же решил поторговаться.

Сотню? (A hundred?) — переспросил я, надеясь скоститьсумму вдвое.

Нет, восемьсот (eight hundred). — Эта фраза от ранее сказанной отличалась всего лишь одним звуком — «эйт хандред».

Те, кто знает американский английский, уже, наверно, поняли, как он меня поддел. В первый раз бармен произнес артикль «а» на местный лад — как «эй». Так что теперь ему понадобилось добавить только один звук «т» и получилось «эйт» — восемь.

Восемьсот? — ошалело произнес я.

Нет, восемнадцашьст (eighteen hundred), англичанин, во-семнадцашьсат (в английском указание количества сотен в таких числительных, как 1300,1800 или 2700 — норма), — сказалбармен, прибавив еще два неуловимых звука (эйтин,eighteen), — ты же должен понимать — это коммерческий канал, он денег стоит, вот наш бэскетбол даже ты можешь здесьсидеть и смотреть сколько твоей душе угодно совершенно бесплатно. Ну как?