Большие дела (СИ)

— А ты чё, дерзить будешь? — спрашивает он медленно прикрывая, а потом резко открывая глаза.

Я отыскиваю взглядом Амира и многозначительно киваю в сторону Абрама.

— Это чё за сигналы, а? Ты чё в натуре, как тебя там!

Амир подходит и пытается отвлечь босса задавая отвлечённый, не связанный с делами вопрос:

— Мамука Георгиевич, а вам хачапури какой заказывать?

Хитрость удаётся и внимание Абрама переключается на гастрономическую тему, а я двигаю в сторону Бориса.

— Ничего себе, — говорит он, — у вас тут заведение. Это как так?

— Что наша жизнь? — многозначительно декламирую я. — Игра! Пойдём вон туда присядем, поговорим спокойно.

Я подвожу его к столику у окна и делаю сигнал бармену.

— Боря, ты заказал уже что-нибудь?

— Коньяк, — отвечает он.

— Кофе хочешь? У нас неплохой.

— Можно, да. Послушай, это твоя что ли контора?

— Что ты, — усмехаюсь я, — скажешь тоже. Я миноритарный акционер.

Я смотрю на этого человека и думаю, кто бы мог сыграть его в кино. Может быть Джигарханян в молодости. И с длинными волосами.

Пальцы у Галиного любимчика унизаны перстнями. Две гитары, зазвенев, жалобно заныли… А перстни непростые, с брульянтами. Как бишь его зовут-то, Бриллиантовый Мальчик? Вроде да.

Он выкладывает паспорт. Безо всякого конверта и намёка на конспирацию. И то верно, чего нам бояться-то…

— Откуда? — спрашиваю я.

— Нехороший вопрос, — говорит он, пожимая плечами.

— Но надёжный вариант хотя бы? Не нарисуется потом этот… Исаков Пётр Порфирьевич тысяча девятьсот тринадцатого года рождения с судебным иском?

— Нет, всё чётко. Сгинул человек, вот только паспорт и остался. Прописан в общаге. Там не проживает сто лет, его никто и не вспомнит никогда.

— Смерть криминальная? Труп не найдут?

— Не найдут. Нет его. По крайней мере, продавец меня в этом уверил.

— Ну, если продавец уверил…

Я кладу на стол пухлый конверт. Буряце заглядывает, прикасается к деньгам, проверяя, не кукла ли. Не кукла дорогой, у нас всё честь по чести.

— Тысяча? — спрашивает он.

— Тысяча, — киваю я и замечаю в его взгляде тоску по упущенной выгоде.

Он оглядывает помещение, столы, посетителей и впадает в печаль.

— Борь, я бы дороже не взял. Я недавно за тысячу три первоклассных паспорта купил, понимаешь?

Он чуть улыбается, оценив, что я догадался о его сокровенных мыслях и кивает.

— Да чего уж, дело сделано, — говорит он. — Можно и отметить.

Я выкладываю перед ним несколько разноцветных фишек.

— Вот, если хочешь позабавиться, можешь попробовать. Ты играешь вообще-то? Азартный ты?

Он ничего не отвечает, рассматривая, крутя и ощупывая фишки.

— Нет, — наконец, говорит он и отодвигает от себя эти красивые, разноцветные кружочки. — Мне нельзя. Всё проиграть могу, даже душу свою.

Ну что же, понимаю. Он выпивает коньяк и уходит, а я иду к себе в номер и звоню Злобину, а после него тем, с кем ещё не успел поговорить. Скударнову, Брежневу и Новицкой. Договариваюсь о встречах, об ужинах и прочих посиделках. С Новицкой ещё говорю и о деле, о Гурко, оказавшимся, как ни странно, защитником Снежинского.

— Всё в работе, говорит, но окончательное решение ещё не принято, — рассказывает мне Ирина.

— А когда уже примут-то? Сколько нам ещё в подвешенном состоянии болтаться?

— Ну, в принципе, какая разница, можем и повисеть, не горит.

Это тебе не горит, а мне стратегию надо корректировать в зависимости от того будет решение или не будет.

— Ещё знаешь, — говорит Новицкая, — он про Снежинского спрашивал.

— А что спрашивал-то?

— Ну, моё мнение о человеке, о рабочих качествах.

— Твою ж дивизию! А ты что ему сказала?

— Сказала, что он хорёк вонючий пасквиль на меня сочинил. Но это он и сам знал, через него же мы проблему и решали с этими доносами. Непонятно, короче.

— Ага, непонятно. Может, попросил кто за него? Мы же не одни такие просители, думаю ему с утра до ночи приходится подобные вопросы решать.

— Не знаю. В общем спросил и всё, один раз только.

— Ну, а твой ухажёр не проявлялся больше?

— Кто-кто? — удивляется она.

— Арсен, кто же ещё-то? Или ты ещё кого-то завела? Нет, я не против, конечно, лишь бы не мудило вроде этого козла.

— Так, Брагин, ты что-то разговорился, по-моему! — недовольно одёргивает она меня.

— Ну извини, не чужие же люди, беспокоюсь о тебе, из головы не выходишь.

— Всё, прекращай уже.

— Прекращаю. Уже прекратил. Ир, знаешь что, приходи ко мне после работы. Поужинаем, поболтаем, на рулетке судьбу испытаем.

— Какая рулетка, с ума что ли сошёл?

— Ну, без рулетки давай. Приходи, правда. А домой мы тебя довезём потом. Давай, хоть посмотрим друг на дружку.

— Ладно, посмотрим. Только давай завтра, ладно?

Поговорив с ней, я звоню нотариусу по номеру, полученному от Скударнова. Мировая тётка, которая помогает решать проблемы, разговаривает со мной очень холодно и через губу, но всё-таки разрешает приехать лично и объяснить, что мне нужно.

Я спускаюсь в фойе и покупаю вчерашнюю и случайно оставшуюся позавчерашнюю «Вечернюю Москву» и, заказав разговор с Новосибирском, просматриваю объявления. Дом, милый дом.