Большие дела

Плешивцев меняется в лице, вмиг превращаясь в злобного гнома, но тут же берёт себя в руки и рисует на роже дружелюбную улыбку. Попал, видать в точку. В болевую. Да только что это мне даёт? В данных условиях ничего не даёт. Ничего…

— А это мы где, кстати? В дурке или вытрезвителе интересуюсь я?

— Не беспокойся, — расплывается в улыбке Плешивцев. — Можешь орать вволю, никого не потревожишь. Так что не сдерживайся, давай, вопи.

Вий замирает, чуть подавшись вперёд и водит глазами с меня на дверь, потом на майора и на себя, на своё разрисованное жирное брюхо. Видать, его компьютер рассчитывает варианты бросков. Ну, давай, вычисляй, терминатор на минималках.

Я делаю рывок, ускоряюсь и, подскочив повыше, херачу носком ботинка майору в ухо. Реакция у чувака слабая, как говорится, детей ждать не приходится. Он хватается за ухо и падает на колени, а потом с колен валится набок.

На время я остаюсь один на один с Вием. Эпическое противостояние, чувствую себя практически Хомой Брутом. Сердце гонит кровь с тройной скоростью.

— Поднимите мне веки, — приветливо говорю я и подмигиваю. — Панночка-то твоя всё. Пи*да панночке, да? Хочешь его тела? Возьми. Сколько он тебя унижал? Или, может быть, вы с ним по любви друг дружку тарабанили? Чего молчишь, алё?

Великан ничего не отвечает, он стоит набычившись, выставив вперёд квадратную челюсть, заплывшую жиром. Понятно, сейчас кинется. Глаза его наливаются кровью. Видать сигнал идёт медленно, с трудом пробиваясь сквозь преграду жира. Нога едва заметно вздрагивает, демонстрируя работу нервных процессов. Ну, давай, ожиревший минотавр, давай, циклоп, великан, орк, голем.

И он даёт. Даёт от всей души. Бросается на меня, как слетевший с катушек слон, как разогнавшийся бронепоезд, как пушечное ядро. Он летит, выставив вперёд толстенные руки, и горе тому, кто окажется в его объятиях. Силушка у него неземная и реакции неплохие, и совершенно отсутствует эмпатия. Незавидный противник. Незавидный.

Я делаю ложное движение влево и он, пытаясь скорректировать траекторию, чуть кренится в сторону моего предполагаемого манёвра, но я превращаюсь в муху и резко подаюсь в противоположную сторону. Я подныриваю под его левую руку и делаю кувырок.

Алле-гоп! Время ускоряется, и пока эта жирная туша плывёт по инерции вперёд, я вскакиваю на ноги и оказываюсь у него в тылу. Баба-яга в тылу врага. Где у тебя позвоночник-то? Он есть вообще? Времени на пальпацию нет, поэтому бью по наитию. Куда-то вот сюда, посерёдке. Со всей дури. Хрен с ними, с костяшками, заживут, лишь бы руку не сломать. Получи тварь. Это самбо, детка.

И, пока он не очухался, бью ещё раз сюда же и в основание черепа. Такой позвоночник и ломом не перешибёшь. Сука. Но больно-то тебе должно быть, правда?

К счастью, мой расчёт траектории оказывается более верным, чем его и, получив удары в спину, он оказывается обескураженным и, надеюсь, дезориентированным. Вместо того, чтобы перешагнуть через тело майора он, запинается за него и летит вперёд, врубаясь в стену. Не головой, к сожалению. Реакция есть, дети будут. Он подставляет руки, но удар, всё равно, получается весьма серьёзным.

Вий сползает по стене, а я подскакиваю к нему и, оседлав, как быка на корриде, два раза со всей дури бью ладонями, сложенными лодочками по ушам. Негуманно, да, но ведь выбора нет. Отдаться этому громиле, разумеется, не вариант.

Бинго! Он вырубается! Правда не сразу. Сначала он трясёт головой, пытается подняться, опираясь на руки, и сбросить наездника, но потом теряет координацию и жизненные силы, руки его разъезжаются, и он втыкается жирной мордой в кафельный пол. Надеюсь, не навсегда. А впрочем, если даже навсегда, то и хрен с ним.

Дело сделано, но не полностью. Надо ещё как-то вырваться отсюда. Я вытаскиваю майора из-под Вия и проверяю карманы. Кроме перьевой ручки, ничего подходящего не находится. Но, как говаривал Филеас Фогг, используй то, что под рукою и не ищи себе другое. Сгодится и ручка.

Я хлещу Плешивцева по щекам, пытаясь привести в чувство. Он открывает глаза и ничего не понимая смотрит на меня.

— Доброе утро, страна, — весело улыбаюсь я. — Пора вставать. Смотри, видишь, что это? Это твоя ручка, «Паркер» с золотым пером. Где ты взял-то её, эстет? Ладно, не отвечай. Перо тонкое и острое. Оно способно проникать глубоко в мягкие ткани. Тело у ручки толстое и крепкое. Если применить силу, будет отлично расширять отверстия, сделанные пером. Улавливаешь ход мысли?

Я вкладываю ручку в его ушную раковину.

— Карандаш был бы лучше, твёрдый. Ну, да ладно, «Паркер» урон больше нанесёт. Чувствуешь? Да. Это твоя смерть. Как игла у Кащея, только не в яйце, а в ухе. Теперь мы аккуратненько встанем на ноги. Если я вдруг поскользнусь или запнусь, рука дрогнет и тогда прощай, майор Плешивцев. Прости и прощай. Моргни глазами, если понимаешь, что я говорю.

Он послушно моргает. Молодец.

— Что ты творишь, Брагин? Я представитель закона при исполнении. Тебе конец, ты что, не понимаешь?