Большие и маленькие

Из окна умывальной комнаты открывался вид на дорогу, которая вела к городу. Настя стояла и смотрела на деревья, на проезжающие машины, на вспаханную землю, посыпанную снегом. На то, как от милицейской будки тянется ниточкой пар. Как за заправкой курит и пьёт кофе заправщик. Чернели вороны, стриженные кусты были похожи на высохшие кисточки, когда их раздают перед уроком изо. Было отчего-то горько возле этого окна, но и уходить не хотелось.

Весной, на каникулы, мама наконец забрала её домой.

Домашняя жизнь изменилась. Алла и Рита больше не подтрунивали над Настей. Они будто не замечали её. Совсем как мальчишки в первой школе. И мама больше не ругала. Даже когда в очередной раз стали примерять сестринские вещи из баулов. Только повторяла негромко:

– Повернись. Отойди. Вытяни руки.

Настя и дома переживала непонятное, как возле окна в умывальнике. Вроде бы радоваться, что мама перестала на неё сердиться – а ей, наоборот, делалось от этого грустно.

Настину раскладушку ставили теперь на кухне.

«Такие, как она», которых обещала женщина из комиссии, в интернате Насте не попались.

Самое неприятное началось с одиннадцати лет, когда её перевели в пятый класс и переселили на третий этаж.

До сих пор ей удавалось жить по-своему. Ни с кем не сталкиваться и находить свои закутки. Несколько раз её, правда, колотили девочки из других групп. Настя уже поняла, что мама говорила правду: ни рожи, ни кожи, никому не нужна. Она ни к кому и не лезла. Но многих злила почему-то просто так, сама по себе.

Татьяна Дмитриевна, к которой она успела привязаться, ушла в тот год из интерната на пенсию. Обещала приходить в гости. Настя поплакала несколько раз в туалете – и стала её ждать.

В старшей группе всего оказалось слишком много. Много учителей, много воспитателей. Детей так много, что невозможно всех запомнить. Настя по привычке старалась держаться в сторонке – но это больше не срабатывало.

– Э! Шибанутая! – кричали ей. – Чё там делаешь?

На уроках она снова стала погружаться в шум. Отвечала невпопад. Дети над ней смеялись. Говорили, что скоро её отправят в «дурку». Но это Настю не пугало.

Плохое начиналось после уроков, на этаже.

Из девочек, с которыми она жила раньше, осталась только Аня. У Вали умерла бабушка, её перевели в другой интернат. Катю забрали родители.

С Аней они так и не сошлись, но поначалу на третьем этаже та всё переглядывалась с Настей, жалась к ней. Нарисовала карандашами себя и Настю: стоят под деревом, держатся за руки. Рассказывала, как мама ездила к папе на свидание в тюрьму, сняла его там на видео и показывала ей. Но потом Аня сдружилась со старшими девочками, а с Настей дружить перестала.

Анины новые подружки часто к ним наведывались. У Ани с Настей было свободное место в комнате, жили они вдвоём, две другие кровати пустовали. Аниных подружек Настя раздражала. Они говорили: «Здравствуй, дерево», – и норовили щёлкнуть по лбу.

– Ты, Настя, с пацанами-то трахаешься? Наши к тебе не ныряют?

Сами они говорили об этом каждый вечер. От их разговоров Настя сбегала в вестибюль, смотреть с воспитателями сериалы.

Сериалы она полюбила. Там жили другие люди. В другой жизни. В которой любые неприятности рано или поздно заканчивались. Сериалы как будто обещали Насте, что и у неё всё тоже когда-нибудь неожиданно переменится и будет хорошо.

Домой Настю забирали всё реже. Татьяна Дмитриевна в гости так и не выбралась.

Но однажды в интернат приехали студентки. Нарядные и все улыбаются.

Для встречи с ними в красном уголке собрали девочек средней группы. Директриса велела не шуметь, слушать внимательно – и ушла. Студентки расселись всей гурьбой вокруг учительского стола, и две самые красивые стали по очереди говорить о том, что рано или поздно в жизни каждой девочки появляется любовь. Что любовь нужно ждать. Что очень легко ошибиться, принять за настоящую любовь минутное увлечение – и от этого бывает очень больно и тяжело. Старшие девочки начали хихикать и перешёптываться. Тогда студентки предложили с каждой девочкой поговорить наедине. А чтобы никто не подслушивал, пойти в какой-нибудь пустующий класс. Или во двор.

Настю поманила одна из тех двоих, самых красивых. Настя зарделась так, что горячо стало дышать. И не сдвинулась с места. Тогда студентка подошла сама.

– Я Юля, – сказала она нежно, присев на корточки.

– Настя, – сказала Настя.

От Юли пахло духами – но не так, как от мамы или Аллы с Ритой, по-другому. Этот запах не отзывался во рту привкусом карамели, даже немного горчил.

– Красивое имя, – сказала Юля, взяв в свою руку кончики Настиных пальцев. – Будешь со мной дружить? Это тебе.

И протянула Насте помаду.

Настя взяла помаду, кивнула: буду.

Девочек оказалось больше, чем студенток. Те, кому не хватило пары, и кто оставался ждать следующей очереди, начали было шуметь. Но в красный уголок вошла директриса, и снова стало тихо.

– Давай-ка с тобой во двор выйдем, – предложила Юля. – Там у вас такие сосны замечательные.