Большие каникулы

Разговор у нас шел о том, что есть решение правления совхоза восстановить пруд Бусинку на общественных началах. Многие взрослые дали согласие принять в этом участие. От нашего брата школьника требуется вклад в общее дело. Мы должны: выкосить весь погибший камыш и осоку, помочь провести уборку берега Бусинки, написать на фанерных щитах указатели и расставить их на всех тропинках, ведущих к пруду. Это место должно быть, как и раньше, местом отдыха не только нашего поселка, но и близлежащих селений.

Алексей Кумач по секрету сказал, что из Киева привезут аттракционы разные и оживет Бусинка. Я спросил Синего Воробья:

— А лебедей будем запускать?

Он рассмеялся.

— А кто ухаживать будет за ними? У наших птичниц на ферме дел по горло. Но мечтать о царской птице не возбраняется.

Долго мы с ним разговаривали. Расспрашивал меня Алексей о Москве. Ну, сами знаете, что о нашей Москве рассказывать можно много. Но больше всего я о вас говорил. Скучаю я по вас.

Уходя, Кумач спросил:

— Ну так как? Предложение принимается? Будем восстанавливать Бусинку? Поговори с ребятами, кто уже вернулся с каникул.

Я согласился. Кстати, стала уже съезжаться вся поселковая ребятня. Оказывается, их здесь уйма. Вилен и Семка начинают постепенно меня с ними знакомить. Я думаю, что никто не откажется ради общего дела поработать.

— Алексей, — спросил я, — а почему ты со мной об этом заговорил? Ведь я здесь человек новенький.

— Глаз у тебя прожекторный, — сказал Синий Воробей.

Проводил я его до калитки. Кудрявая рыжая голова Синего Воробья до конца переулка маячила перед моими глазами.

Смотрел я ему вслед и думал: ничего особенного в нем нет — не широк в плечах, краснеет, если о нем говорят, но, где нужно, скажет веское слово, и к нему прислушиваются. Значит, есть в нем какая-то сила. Недаром говорят: «Синий Воробей — орел!»

Иван, ты спрашиваешь меня, куда податься после восьмого класса? Вопрос не пустяковый… До восьмого класса еще дожить нужно. А там, ты сам мне говорил, что, может быть, в ПТУ пойдешь. А что? Может, это лучшее, что ты задумал. А может быть, к тому времени передумаешь и десятый закончишь? Ольга Ефремовна, по-моему, будет довольна.

Ты говорил мне, что тебе туго учеба дается… А кому она дается легко? Разве что особым талантам. Но мы с тобой пока совсем не «особые».

Я, сам знаешь, когда четверочку схвачу, радуюсь, как будто луну с неба сцапал. Так что не думай, что тебе одному в ученье трудно. Знаешь, Иван, разве может кто-нибудь сказать, какие в небе самые близкие и самые красивые звезды? Ведь, может быть, самые далекие самые красивые и есть… Так говорил Алексей Кумач — Синий Воробей. А он без толку такое не скажет. А сам я, думаю, буду заканчивать десять классов. Как не закончить, когда такой бегущий век — все вперед и вперед. Знаешь русскую поговорку: «Ждать и догонять хуже всего». Ведь можно и никогда не догнать… А если ждать? Чего? Когда манна с неба свалится? Да не свалится она никогда. Значит, надо крепко нажимать на педали и выжимать скорость. Пусть течет пот ручьями, но не сбавлять скорость. Это я сам сделал такой для себя вывод. Никто мне не подсказывал.

Сам подумай: разогнаться до восьмого класса, приготовиться к прыжку в девятый и… стоп! У самого барьера остановиться: «Не осилю». Струсил. Зачем же было так долго разгоняться? Нет, Иван, я буду заканчивать десятый.

Съезжаются учителя нашей школы. Ходят по классам, заглядывают во все уголки, оценивают качество летнего ремонта. С ними ходит директор совхоза товарищ Дзюба и Синий Воробей. Директор школы — старенькая, худенькая женщина — на ходу что-то записывала себе в тетрадку.

Всех учителей удивил наш музей. Шутка ли: уезжали в отпуск — ничего не было, и вот, пожалуйста, — музей! Отдельный вход и надпись: «Добро пожаловать!» Словом, все как полагается. Гидом по музею Кумач попросил быть Вилена Кацуру. Вилен не растерялся — рассказывал толково о каждом экспонате: и как он добыт, и где, и что собой представляет. Особенно задумчиво стояли учителя и рассматривали простреленные музыкальные инструменты.

После осмотра музея учитель по химии Максим Трофимович Козаченко перед уходом задержался около нас и сказал: «Отлично! Молодцы! У меня есть что принести в этот музей… Храню я у себя небольшой осколок смерти, который врачи извлекли из сердца моего фронтового друга — Мустфина Алеши. Он подарил мне его девять лет назад, за два года перед смертью. Сказал: «Возьми, Максим, и помни переправу на Днепре». Подарить эту восьмиграммовую реликвию Алеше больше было некому. Он жил один. Все его родные и близкие погибли в первые месяцы оккупации». Максим Трофимович пообещал нам помогать во всех делах нашего музея.

Ребята, я очень соскучился по школьному звонку. Я хорошо помню громкий наш кунцевский звонок. Какой здесь «соловей» — я еще не слышал. Да, маленькая новость: здесь, в совхозе, нет своего телефонного узла, и мама моя устроилась работать в школьную библиотеку. Рада. Говорит: «Ты, Андрей, будешь всегда у меня на глазах».