Большие каникулы Мэгги Дарлинг

— Думаю, что так. Но с этого момента не приходи больше без предварительного звонка.

— Я любил тебя всем сердцем! — прокричал Кеннет.

Мэгги понимала, что такое было вряд ли возможно, но в глазах ее появились слезы, когда перед ней, как хвост воздушного змея в воображаемом синем небе, пролетели все годы ее жизни. Несколько минут спустя она услышала, как ожил и замурлыкал двигатель его великолепной машины и унес Кеннета навсегда в ее прошлое.

4 Семейный кошмар

Подавленная, Мэгги выплыла из ванной комнаты около полудня. Она надела черную водолазку из хлопка и темно-коричневый джемпер (но никакой косметики) и в трансе проследовала в коридор, чувствуя единственную потребность приготовить что-нибудь простое, но в огромном количестве. В голову пришло пюре из картофеля и репы, такое любимое в детстве, лежавшее на тарелке большим взбитым кругом с озерцами расплавленного золотого сливочного масла по всей поверхности. Она только спустилась с лестницы, как вновь послышался звук дверного звонка. Это был старомодный электрический звонок еще тридцатых годов, очень звонкий. Он нравился Мэгги, потому что был слышен даже в самых отдаленный комнатах этого дома, особенно во время шумных приемов. Но вблизи он рвал уши, вызывая у Мэгги такую реакцию, словно она засунула пальцы в розетку.

— Это ты опять! — прокричала она в дверь. Никакого ответа. На этот раз она поклялась себе, что даст Кеннету по яйцам, не задавая никаких вопросов. В качестве предосторожности она вынула зонтик из бронзовой стойки у двери. Это было солидное изделие фирмы «Суилби и Туттхэм», делавшей лучшие зонтики в мире, купленное в Лондоне за сто двадцать фунтов стерлингов, очень прочное, с никелированным серебряным наконечником. Такой зонтик мог произвести хорошее впечатление на мягкие ткани Кеннета в случае, если ему удастся блокировать ее удар.

Мэгги распахнула дверь. На пороге стояла мать Кеннета, Джорджия. На ней был ярко-красный костюм от Шанель и шляпка в тон (украшенная зелеными веточками падуба), которые можно было бы назвать веселенькими, будь они надеты на той, которая не выглядела бы древней мексиканской мумией, выставленной на четвертом этаже в Музее естествознания.

— Счастливого Рождества, моя девочка! — проскрипела Джорджия, вскинув руки вверх, как хромая из группы поддержки на спортивном состязании. Ее визиты, около пяти в год, всегда начинались на этой ноте почти истеричного чувства родственной любви, которое быстро переходило в придирки и критицизм. Вид свекрови заставил Мэгги выскочить из своего шокового кокона прямо на орбиту паники. Паника стала еще сильнее, когда она увидела свою собственную мать и черный «мерседес» отчима, въехавший в дальние ворота и зловеще катящийся по дорожке.

— Дождь собирается? — спросила Джорджия.

Мэгги мигнула, поставила зонтик назад в стойку и нагнулась, чтобы дотронуться губами до густо нарумяненной и напудренной щеки свекрови.

— У нас тут кое-какие проблемы, — сказала она.

— Какие проблемы?

— М-м, поговаривают о грабителе. Да, о грабителе.

— Грабители? — Джорджия произнесла это слово так, как будто в нем было семь слогов. — В мое время грабители грабили по ночам. Куда только катится мир?

— Хотела бы я знать.

За Джорджией нарисовалась мамочка Мэгги, Айрин, со своим мужем Чарли Моссом. Чарли Мосс был владельцем доходных домов в Нью-Йорке во втором поколении. Он извлекал свое богатство из сотен обветшалых строений на Манхэттене и в Бронксе так, как владельцы горных компаний извлекали уголь из недр Аппалачей. Айрин встретила Чарли Мосса спустя три года после того, как развелась с Фрэнком Хедьюком и переехала, забрав с собой Мэгги из Факторвилля, Пенсильвания, в мегаполис Нью-Йорк, где устроилась билетершей в Театр Мороско. Это была мечта всей ее жизни. Разговор с Чарли у них завязался во время антракта пьесы «Как преуспеть в бизнесе, ничего не делая», в тот момент, когда его первая жена вышла в туалет. «Как вам нравится пьеса, сэр?» — спросила Айрин, сверкая своей победной улыбкой и оценивая взглядом его хорошо сшитый костюм в крупную клетку и золотые запонки. «Это рассказ о моей жизни», — ответил Чарли с юмором, а в следующие две минуты Айрин дала ему номер своего телефона, рассказала о своем семейном положении и объяснила, почему она свободна. После всего этого Чарли некуда было деться. Через восемь месяцев, в октябре 1962 года Айрин (теперь уже вторая миссис Чарли Мосс) и Мэгги переехали из однокомнатной квартиры на Девяносто второй улице в доме, стоявшем в тени пивоварни Кникербокера (где все по соседству было пропитано запахом хмеля), в четырнадцатикомнатную двухэтажную квартиру на Саттон-плейс. К этому времени Фрэнк Хедьюк уже докатился до алкоголизма, который вскоре убил его. Так что годам, проведенным в школе Брэрли и в Смит-колледже, Мэгги Хедьюк была обязана Чарли Моссу.

— Ну почему, Мэгги? — заметила Айрин, глядя на сутулые плечи Джорджии. — Что за унылый костюм для этого самого светлого дня в году? — В этом вопросе была вся Айрин.

— Это совсем особое Рождество, — почти рявкнула Мэгги в ответ.