Большие каникулы Мэгги Дарлинг

— Нет, сладенькая моя. Боженька сделал тебя особой.

— Значит, я не попаду в рай?

— Ну, знаешь, ведь рай — здесь. И ты уже в нем. Это — самый большой секрет. Этот мир, как и все, что в нем, был сотворен для тебя. Ничто не может навредить тебе здесь.

— Но я так больна, папочка.

— Просто Бог хочет быть уверен, что ты будешь лучше ценить все вокруг, когда поправишься. Теперь постарайся заснуть.

Фрэнк выключил лампу, подставку для которой, раскрашенную карусельную лошадь, он вырезал сам. Мэгги помнила, как ей стало грустно одной в темноте, поскольку она поняла, что в ней не было ничего особенного. И она, восьмилетняя девочка, поняла тогда, что значит темнота в действительности.

Часть третья МНОГОЧИСЛЕННЫЕ ПРОСТУПКИ

1 В логове распутника

Офисы издательства «Трайс энд Уанкер» занимали бывший особняк Вандерхорна, выразительное здание из красного песчаника в стиле Ричардсона на углу Сорок седьмой улицы и Мэдисон-авеню. Кабинет Гарольда Хэмиша, редактора Мэгги Дарлинг, находился на третьем этаже в угловом офисе, когда-то служившем спальней Горацию Вандерхорну (1832–1911), плутократу, построившему империю на мошенничестве. Это была большая элегантная комната, обшитая деревянными панелями, украденными из кардинальского дворца в Брюгге. Господин Хэмиш сидел в этой комнате за тем же столом, за которым старый Гораций планировал манипуляции с акциями железной дороги Олбани — Саскуэханна, которые должны были привести к обвалу цены на золото, что в 1869 году вызвало панику, а позже, в 1880 году, обеспечило пост вице-президента США его приятелю Честеру А. Артуру.

Все это темное дерево вокруг придавало комнате оттенок мужской основательности, а сам Хэмиш казался здесь неотъемлемой ее деталью. Этим утром на нем был один из его неизменных кашемировых свитеров темно-серого цвета с высоким воротом, поверх которого был надет твидовый пиджак «в елочку», темно-коричневые молескиновые брюки и сапоги для верховой езды из дубленой кожи. Он часто приходил в офис в сапогах прямо после своей утренней прогулки верхом в Центральном парке, поэтому в комнате стоял едва уловимый запах конского пота. Хэмишу был шестьдесят один год, и он зачесывал свои редеющие каштановые волосы с проседью назад. Ему не нравилась манера зачесывать лысину сбоку, которая была свойственна его ровесникам. Очень густые усы, которые он называл «модифицированный Ницше», украшали его без того тонкую верхнюю губу, их концы заворачивались вверх подобно клыкам, придавая ему хищный вид, что не противоречило репутации, приобретенной им в издательском бизнесе. Про Хэмиша говорили, что он ест писателей на завтрак, критиков — на обед, а зубы чистит поэтами, но, как и всякий фольклор, это было слишком большим преувеличением. Он только пережевывал (и выплевывал) авторов, которые его подвели либо малым объемом продаж, либо отсутствием усердия в своей профессии, либо нелицеприятными качествами, такими как алкоголизм например. Критики, как он часто выражался, попали на Землю, чтобы их топтали, как насекомых. Поэтов («Давайте будем честными», — говаривал он), по его мнению, следовало жалеть за склонность к профессии, не несущей никакого материального вознаграждения, хотя некоторых из них он публиковал в качестве подачки университетским профессорам.

В Мэгги Дарлинг, наоборот, Хэмиш нашел все, что искал: устойчивую производительность и постоянные залежи материала, взгляды, за которые женщины среднего возраста (т. е. большинство покупателей книг) отдали бы свою душу, и сверхъестественное чутье на то, как продвигать книгу на рынке. Ему также нравилась ее устоявшаяся семейная жизнь; он любил цитировать Флобера по этому вопросу: «Если хочешь быть безумным в том, что ты пишешь, будь нормальным в своих привычках». Вот почему ошеломляющее объявление, сделанное Мэгги по поводу надвигающегося развода, потрясло его сильнее удара по корпусу.

Сидя рядом с его письменным столом в винно-красном кожаном клубном кресле, Мэгги, одетая в похожий на военно-морской китель жакет от Ральфа Лорена и длинную темно-синюю юбку в тон жакету, описала основные подробности инцидента с Лорой Уилки, произошедшего во время рождественской феерии. Она рассказала и о том, как выгнала Кеннета, опустив в своем рассказе лишь ту часть, в которой Кеннет возвращается рождественским утром, и то, что последовало за этим. Она все еще была смущена этим и стыдилась того, что произошло. Хэмиш слушал очень внимательно, положив ноги в сапогах на стол, фактически на рукопись последнего романа лауреата Нобелевской премии Диего Сангея, и смотря в докторской манере поверх своих очков-половинок в оправе из черепашьего панциря.