Большие хлопоты

Наверное, от отчаянья мой голос был таким, что Жора мне сразу же поверил и убедил, что я совсем не так его поняла, что он всегда рад мне помочь (ты же знаешь, как я к тебе отношусь, Оля!) и что не дале как через полминуты позвонит куда следует и все разузнает. Прямо вот сейчас же и позвонит.

– И сразу же перезвони мне, Жора, не забудь! – крикнула я ему напоследок.

Пока Овсянников узнавал адрес, меня просто всю трясло. А время как назло тянулось не то что медленно, а просто по-черепашьи! Это когда не надо, а вот двадцать девять лет жизни пролетели – кто бы их видел!

Наконец, телефон издал долгожданный звонок, я схватила трубку и заорала:

– Да!

– Извините, я, наверное, ошибся номером, – послышался удивленный голос Овсянникова, а следом короткие гудки. Тьфу ты, черт, наверное, я так громко гаркнула, что Жора просто не поверил, что это из моего рта могут вылетать такие звуки.

Телефон зазвонил снова.

– Алло! – на этот раз намного мягче и тише ответила я.

– Оля, это я, – сказал Жора. – Все узнал, так что слушай и запоминай или записывай.

– Лучше я запишу, – кинулась я за листком с ручкой. Вот всегда так, ждешь в нетерпении чего-то важного, с ума сходишь, а в самый последний момент оказывается, что что-то забыла и совсем не подготовилась к нему. И начинаешь сломя голову носиться по квартире, судорожно пытаясЬ найти нужные вещи.

Где у меня лежат бумага и ручка, я, конечно же, забыла напрочь. Мечась по комнате туда-сюда, я схватила какой-то огрызок карандаша и быстро оторвала лоскут от большого календаря восемьдесят девятого года, висящего на стене.

– Говори, Жора! – крикнула я в трубку, прижимая ее плечом к уху и приготовившись записывать.

– Чита, улица Советская, сорок один. Шулаков Владимир Сергеевич, тысяча девятьсот семидесятого года рождения…

– Что? – вскричала я, чуть не выронив трубку.

– Шулаков Владимир Сергеевич, – несколько удивленно проговорил Жора. – А что ты удивляешься?

– Ничего, – ответила я. – Спасибо тебе большое, Жора. – Удачи вам с Полиной.

– И тебе спасибо, – ответил Жора и повесил трубку.

Я села думать. Так вот что не давало мне покоя! Вот кого напоминал мне описанный Катей мужчина, выходящий от Нади Логиновой! Вовку Шулакова, убитого несколько дней назад!

Выходит, Володька был связан с Надей? Он приходил к ней, значит, у них были какие-то дела? Но какие?

Постаравшись успокоиться, я присела на стул и задумалась. Буквально через пять минут я пришла к выводу, что, очевидно, Шулаков вместе с Надей задумал это преступление. Но откуда он мог знать про перстень? С Лариской он никогда не общался близко. Значит, на перстень его навела Надя. Но откуда она могла про него слышать? И главное, точно знать, где он лежит? Ведь в квартире Екатерины Павловны после убийства ничего не было перевернуто. Все вещи лежали на своих местах. Следовательно, преступникам было доподлинно известно, где гадалка хранила свое сокровище.

Точно Надя. Ведь Шулакова долгое время не было в Тарасове. А кстати, когда он приехал? Я ведь этого не знаю. Когда спросила при встрече, Вовка ответил что-то неопределенное, а я не стала уточнять: тогда мне было это безразлично.

У кого же мне это можно узнать? У родителей Шулакова? Со школьных времен я помнила, где они живут. Не переехали ли? И удобно ли беспокоить их в такой момент? Ведь я так и не пришла на похороны и вообще не выразила им свои соболезнования. Скажут еще, чего теперь приперлась?

Но ведь нужно же установить истину? Непременно нужно, поэтому я собралась и отправилась к родителям Шулакова. Конечно, я могла узнать у Жоры, когда он приехал, но, во-первых, Жора уже наверняка слинял с работы – время-то пол-шестого! – а во-вторых, мне хотелось еще и побеседовать с Вовкиными родителями. С Полиной я тоже советоваться не стала: пусть занимается с Жорой более важными делами.

Выйдя на улицу, я отправилась на остановку. Вскоре подошел нужный мне троллейбус, я с трудом забралась в него в это время, но все-таки ухитрилась протиснуться внутрь: ехать предстояло довольно долго.

Выйдя на Чапаева, я пошла вперед, вспоминая, где же находится Шулаковский дом. Память меня не подвела: вскоре я уперлась в пятиэтажку, скрытую от дороги девятиэтажным домом.

Этаж я, конечно, не помнила, но дверь у Шулаковых во время моей учебы в школе была приметная: она была обита дерматином зеленого цвета.

Как выяснилось, с той поры Шулаковы дверь так и не поменяли. Дверь с номером тридцать восемь на третьем этаже была такой же зеленой, только дерматин от времени приобрел неважнецкий вид.

Я позвонила и почти сразу услышала женский голос:

– Кто там?

– Галина Николаевна, – припомнила я имя-отчество Володькиной матери, – это Оля Снегирева, вы меня помните?

Галина Николаевна открыла дверь и с улыбкой посмотрела на меня.

– Оленька, как же, здравствуй, – поприветствовала она меня, – проходи, дорогая.

Я прошла в квартиру и стала разуваться.

– Как я рада тебя видеть! – продолжала улыбаться Галина Николаевна. – К нам совсем почти никто не заходит. Ты, конечно, слышала про несчастье с Володей? – на глаза женщины навернулись слезы.