На Джеррард-стрит мы отправились втроем, в наемной карете; и, как только приехали, нам подали обед. Мне бы, разумеется, и в голову не пришло даже отдаленно, даже движением бровей намекнуть в этом доме на уолвортские чувства Уэммика; но я был бы не прочь время от времени дружески с ним переглянуться. Однако не тут-то было! Если уж он поднимал глаза от тарелки, то обращал их на мистера Джеггерса, а со мной был так холоден и сух, словно на свете имелось два Уэммика-близнеца и передо мной сидел не тот, что мне нужен.
— Вы переслали мистеру Пипу записку мисс Хэвишем? — спросил его мистер Джеггерс, едва мы сели за стол.
— Нет, сэр, — ответил Уэммик. — Я как раз собирался отправить ее почтой, когда вы с мистером Пипом пришли в контору. Вот она. — И он протянул письмо не мне, а своему шефу.
— Здесь всего две строчки, Пип, — сказал мистер Джеггерс, передавая его мне. — Адресовано на Литл-Бритен, потому что мисс Хэвишем не была уверена в вашем адресе. Она пишет, что хочет повидать вас по одному делу, о котором вы ей говорили. Вы поедете?
— Да, — отвечал я, пробегая глазами записку, содержание которой он изложил весьма точно.
— Когда вы думаете поехать?
— Я связан одним обстоятельством, — сказал я, взглянув на Уэммика, который набивал почтовый ящик рыбой, — и не вполне располагаю своим временем. Пожалуй, съезжу теперь же.
— Раз мистер Пип думает ехать теперь же, — сказал Уэммик мистеру Джеггерсу. — ему и ответа писать не нужно.
Усмотрев в этих словах указание, что медлить не следует, я решил ехать завтра и сказал им об этом. Уэммик выпил рюмку вина и с мрачным удовлетворением посмотрел — опять-таки не на меня, а на мистера Джеггерса.
— Итак, Пип, — сказал мистер Джеггерс, — наш приятель Паук разыграл свои карты и сорвал-таки банк.
Мне ничего не оставалось, как только кивнуть головой.
— Ха! Этому человеку дай волю — он далеко пойдет, только вот дадут ли ему волю. В конце концов и здесь победит сильнейший, но кто из них сильнее — еще неизвестно. Если он вздумает драться…
— Неужели же, — перебил я, чувствуя, как у меня пылают щеки и горит сердце, — неужели вы серьезно думаете, мистер Джеггерс, что у него хватит на это низости?
— Я этого не утверждал, Пип. Я говорю предположительно. Если он вздумает драться, тогда, возможно, сила окажется на его стороне; если же это будет состязание умов — тогда, безусловно, нет. Не стоит впустую гадать о том, чем кончит такой человек в подобного рода обстоятельствах, потому что здесь одинаково возможны два исхода.
— Позвольте спросить, какие именно?
— Такой человек, как наш приятель Паук, — отвечал мистер Джеггерс, — либо дерется, либо виляет хвостом. Он может вилять хвостом и рычать, или вилять хвостом и не рычать; но он либо дерется, либо виляет хвостом. Спросите Уэммика, что он думает по этому поводу.
— Либо дерется, либо виляет хвостом, — сказал Уэммик, обращаясь к кому угодно, только не ко мне.
— Итак, выпьем за миссис Бентли Драмл, — сказал мистер Джеггерс и, взяв с этажерки графин самого лучшего вина, налил сначала нам, потом себе, — и да разрешится спор о главенстве к удовольствию леди! К обоюдному удовольствию леди и джентльмена он разрешиться не может. Ох, Молли, Молли, Молли, Молли, как же вы сегодня нерасторопны!
Экономка в эту минуту была подле него — ставила на стол какое-то блюдо. Осторожно выпустив блюдо из рук, она отступила на шаг и смущенно пролепетала что-то в свое оправдание. И тут меня поразило движение ее пальцев.
— Что случилось? — спросил мистер Джеггерс.
— Ничего, — сказал я. — Просто предмет нашего разговора мне не особенно приятен.
Пальцы ее двигались так, как они движутся, когда женщина вяжет. Она стояла, глядя на своего хозяина, не уверенная, можно ли ей уйти, или, если она уйдет, он кликнет ее снова. Взгляд ее был исполнен напряженного внимания. Ну конечно же, совсем недавно, в слишком памятный для меня день, я видел точно такие же глаза и руки!