Она прочла мнѣ свою записку; содержаніе ея было простое и ясное и совершенно избавляло меня отъ подозрѣнія въ желаніи присвоить себѣ эти деньги. Я взялъ книжку изъ ея дрожащей руки, которая еще болѣе задрожала, когда она, не глядя на меня, подала мнѣ карандашъ.
— Мое имя написано на первомъ листкѣ. Если вы когда-нибудь, хотя бы послѣ моей смерти, будете въ состояніи написать подъ моимъ имененемъ «я прощаю ей» то умоляю васъ, сдѣлайте это.
— О, миссъ Гавишамъ, сказалъ я, — я это теперь же могу исполнить. Я самъ дѣлалъ жестокія ошибки и жизнь моя была до-сихъ-поръ безплодна и безотрадна; самъ я слишкомъ нуждаюсь въ прощеніи, чтобы быть злопамятнымъ.
Она въ первый разъ прямо взглянула на меня, и, въ крайнему моему изумленію и страху, упала на колѣни у ногъ моихъ, простирая ко мнѣ руки умоляющимъ образомъ. При видѣ сѣдой старухи на колѣняхъ передо мною, я невольно содрогнулся. Я умолялъ ее встать, я обхватилъ ее руками, чтобы помочь ей, но она только пожимала руку мою въ своихъ рукахъ и, опустивъ голову, зарыдала. Я никогда прежде не видалъ ее въ слезахъ и, въ надеждѣ, что слезы ее облегчатъ, не мѣшалъ ей плакать. Она уже не стояла на колѣняхъ, а совершенно распростерлась на полу.
— О! отчаянно воскликнула она:- что я сдѣлала! что я сдѣлала!
— Если вы этимъ хотите сказать, что вы сдѣлали мнѣ, то я могу васъ увѣрить, что вы мнѣ сдѣлали очень мало вреда. — Я полюбилъ бы ее и безъ васъ. Она замужемъ?
— Да.
Это былъ совершенно лишній вопросъ, небывалая пустота въ уединенномъ домѣ, уже служила на него отвѣтомъ.
— Что я сдѣлала! Что я сдѣлала! Она ломала свои руки, рвала на себѣ сѣдые волосы и продолжала вопить: Что я сдѣлала!
Я не зналъ, что отвѣчать ей, какъ ее успокоить. Я зналъ, что она поступила дурно, принявъ въ себѣ на воспитаніе впечатлительное дитя, чтобы создать изъ него орудіе своей мѣсти. Но я зналъ и то, что лишая себя свѣта, она лишила себя и многаго другаго; ея умъ, не имѣвшій никакого сообщенія съ людьми, подвергся нравственному недугу, какъ всегда бываетъ съ человѣкомъ, нарушающимъ естественный порядокъ вещей. И могъ ли я смотрѣть на нее безъ сожалѣнія, видя, какъ она уже наказана, какъ неспособна жить на свѣтѣ, какъ гордость добровольнаго страданія овладѣла всѣмъ ея существомъ и отравляла всякую минуту ея жизни.
— До послѣдняго вашего разговора съ нею, когда я увидѣла ваше изображеніе въ зеркалѣ, я сама не понимала, что сдѣлала! Я забыла, что нѣкогда сама испытала то же. — Что я сдѣлала! Что я сдѣлала! И снова десятки-сотни разъ повторяла она: «что я сдѣлала»!
— Миссъ Гавишамъ, — сказалъ я, не думайте обо мнѣ, и не упрекайте себя ни въ чемъ; это нисколько не васается меня. Но Эстелла, дѣло другое; и если вы, хоть сколько-нибудь, исправите вредъ, причиненный ей вашимъ воспитаніемъ, то вы лучше поступите, чѣмъ оплакивать сотни лѣтъ ваше заблужденіе.
— Да, да, я это знаю. Но Пипъ, другъ мой! возразила она съ видомъ глубокаго чувства. Другъ мой! повѣрьте мнѣ: когда я впервые увидала ее, я хотѣла спасти ее отъ несчастія, испытаннаго мною. Сначала, я этого только и хотѣла.
— Я надѣюсь что такъ — сказалъ я.
— Но когда она подросла, сдѣлалась красавицей, я пошла далѣе: своими похвалами, брильянтами, наставленіями я разсказами о своей участи, я испортила ея сердце и сдѣлала его безчувственнымъ.
— Лучше поступили бы вы, невольно воскликнулъ я: — еслибъ ей оставили ея природное сердце, хотя бы и ему предстояло только терзаться и страдать.
Тутъ миссъ Гавишамъ посмотрѣла на меня какъ-то безсмысленно и опять воскликнула: — что я сдѣлала! Еслибъ вы знали мою жизнь, вы пожалѣли бы о мнѣ и лучше бы поняли меня.
— Миссъ Гавишамъ отвѣчалъ я, сколько могъ деликатнѣе: я могу сказать, что знаю вашу жизнь, и знаю ее съ тѣхъ поръ, какъ переселился въ Лондонъ. Судьба ваша возбудила во мнѣ самое искреннее сожалѣніе и я глубоко сочувствую вашимъ несчастіямъ. Позвольте мнѣ вамъ сдѣлать одинъ вопросъ объ Эстеллѣ?
Она сидѣла на полу, держась руками за кресло и положивъ на нихъ голову.
Пристально взглянувъ на меня, она сказала: — продолжайте!
— Кто родители Эстеллы? спросилъ я.
Она покачала головой.
— Вы не знаете?
Она опять покачала головой.
— Но мистеръ Джаггерсъ самъ привезъ ее къ вамъ, или прислалъ съ кѣмъ?
— Онъ самъ привезъ.
— Разскажите мнѣ, пожалуйста, какъ это случилось?
Она отвѣчала тихимъ шопотомъ и очень медленно: — я долго одна сидѣла въ заперти въ этихъ комнатахъ (не съумѣю сказать какъ долго: вы знаете какъ хорошо часы указываютъ здѣсь время). Наконецъ, я сказала Джаггерсу, что желаю взять на воспитаніе маленькую дѣвочку и спасти ее отъ участи, постигшей меня. Я въ первый разъ познакомилась съ нимъ, когда поручила ему купить для меня этотъ домъ; я прочла статью въ газетахъ, гдѣ очень расхваливали его заслуги, не задолго передъ тѣмъ, какъ покинула свѣтъ. Онъ обѣщалъ пріискать мнѣ сиротку. Однажды ночью привезъ онъ ее сюда спящею и я назвала ее Эстеллою.
— А сколько ей было тогда лѣтъ?
— Два или три года. Она сама ничего не помнитъ о своемъ происхожденіи, знаетъ только, что осталась сиротой и что я воспитала ее.