Большие надежды (без указания переводчика)

Но это еще не все. Оказалось, что всѣ заднія наружныя мѣста были заняты какимъ-то семействомъ, перебиравшимся изъ Лондона въ провинцію. Такимъ-образомъ, для колодниковъ оставались только переднія мѣста, тотчасъ за кучеромъ. Увидѣвъ это, вспыльчивый господинъ, занявшій четвертое мѣсто впереди, пришелъ въ страшную ярость, крича, что противно правиламъ сажать его въ такое подлое общество; что это мерзко, гадко, безсовѣстно и т. д. и т. д. Дилижансъ былъ готовъ и кучеръ уже выходилъ изъ терпѣнія. Мы начали усаживаться, къ намъ подошли и колодники съ ихъ присмотрщикомъ, и отъ нихъ понесло странною смѣсью горячаго хлѣба, байки, веревокъ и сажи, запахомъ, присущимъ всѣмъ каторжникамъ.

— Не извольте безпокоиться, сэръ, обратился присмотрщикъ въ сердитому путешественнику:- я самъ сяду рядомъ съ вами. Я ихъ посажу къ краю. Они не будутъ васъ безпокоить, сэръ. Представьте себѣ, что ихъ и нѣтъ вовсе.

— И не вините въ этомъ меня, проворчалъ знакомый мнѣ колодникъ:- я вовсе не желаю ѣхать. Я готовъ съ радостью остаться. На сколько отъ меня зависитъ, я очень буду радъ, если кто-нибудь займетъ мое мѣсто.

— И я также, подхватилъ другой колодникъ угрюмо: — я бы никого не обезпокоилъ, еслибъ дѣйствовалъ по своему желанію.

Послѣ этого они разсмѣялись и начали щелкать орѣхи, выплевывая скорлупу. Мнѣ, право, кажется, что въ ихъ положеніи, презираемый всѣми, и я бы дѣлалъ то же.

Наконецъ, сердитому господину пришлось рѣшиться или ѣхать въ случайномъ, непріятномъ обществѣ, или оставаться въ Лондонѣ. Нечего было дѣлать, онъ взлѣзъ на свое мѣсто. Около него помѣстился присмотрщикъ, а далѣе и колодники. Я сѣлъ на свое мѣсто, на козлахъ, передъ самымъ моимъ колодникомъ, такъ-что его дыханіе обдавало мою голову.

— Прощай, Гендель! крикнулъ Гербертъ, когда дилижансъ тронулся.

Я невольно подумалъ: «какое счастье, что онъ меня не звалъ Пипомъ!»

Невозможно выразить словами, вккъ отчетливо ощущалъ я дыханіе колодника не только на головѣ, но и вдоль всей спины. Дыханіе это имѣло какое-то ѣдкое свойство и, казалось, проникало до мозга; я начиналъ уже отъ боли скрежетать зубами. Я тщетно старался повернуться къ нему бокомъ и плечомъ защитить голову отъ его дыханія; эти усилія могли только сдѣлать меня кривобокимъ. Погода была очень-сырая и колодники не переставали проклинать холодъ. На всѣхъ насъ нашла какая-то спячка, и не проѣхали мы половины дороги, какъ всѣ задремали, дрожа отъ стужи. Я самъ задремалъ, раздумывая, не дать ли мнѣ этому несчастному нѣсколько фунтовъ, и какъ бы это удобнѣе сдѣлать. Но на козлахъ спать неудобно и я съ ужасомъ проснулся, сильно пошатнувшись впередъ, будто желая нырнуть между лошадей. Тогда я снова сталъ думать о своемъ колодникѣ.

Но, должно-быть, я дремалъ долѣе, чѣмъ я думалъ, обо, хотя я ничего не могъ различить въ темнотѣ, при мерцавшемъ свѣтѣ нашихъ фонарей, но я чувствовалъ, по сырости въ воздухѣ, что мы уже ѣдемъ по болотамъ. Колодники, желая за моей спиною укрыться отъ холода и вѣтра, совсѣмъ налегли на меня. Я не успѣлъ еще хорошенько придти въ себя, какъ услышалъ тѣ же слова, которыя меня теперь занимали, произнесенныя моимъ знакомымъ.

— Двѣ фунтовыя бумажки.

— Какъ онъ ихъ досталъ? спросилъ другой колодникъ.

— Почемъ я знаю? Онъ ихъ спряталъ какъ-то. Вѣрно друзья дали.

— Я бы желалъ теперь ихъ имѣть, пробормоталъ неизвѣстный мнѣ каторжникъ, проклиная холодъ и вѣтеръ.

— Двѣ фунтовыя бумажки или друзей?

— Конечно, двѣ однофунтовыя бумажки. Я бы за одинъ фунтъ продалъ всѣхъ друзей на свѣтѣ и почелъ бы это выгодною сдѣлкой. Ну, такъ онъ говоритъ…

— Такъ онъ говоритъ, продолжалъ прерванный разсказъ мой знакомецъ:- все это случилось въ какія-нибудь полминуты за кучей дровъ, на верфи. Васъ скоро выпускаютъ?

— Да, отвѣчалъ я.

— Не потрудитесь ли вы отъискать ребенка, который накормилъ меня и не выдалъ моей тайны, и отдайте ему двѣ фунтовыя бумажки. Я обѣщалъ и исполнилъ свое обѣщаніе.

— Ты же и дуракъ, промычалъ другой колодникъ:- я бы ихъ спустилъ на ѣду и вино. Онъ-таки, должно-быть, простакъ былъ. Вѣдь, тебя онъ прежде не звалъ.

— Нисколько. Мы не изъ одной шайки и съ различныхъ понтоновъ.

— А что, скажи по правдѣ, ты только тогда и былъ на понтонѣ въ этихъ краяхъ?

— Да.

— Ну, а что ты думаешь объ этихъ мѣстахъ.

— Самое подлѣйшее мѣсто. Грязь, туманъ, топь и работа; работа, топь, туманъ и грязь.

Оба они начали поносить нашъ край самыми рѣзкими выраженіями, но понемногу они совершенно истощили свой запасъ ругательствъ и поневолѣ замолчали.