Большие неприятности (сборник)

Фелицата строптиво вздернула голову и сейчас же карими глазами уставилась в угол. Смуглое лицо ее было обтянутое и желтое. С боков упрямого рта – две недавних морщины и на веках – припухшая синева.

– Что же, я на кухню пойду милости просить у вашей кухарки? ответила она и вытянула губу брезгливо. – Сдохну, – никому не поклонюсь.

После молчания Маша заметила робко:

– Ночуйте, пожалуйста, в комнате, где сундуки, – я туда велела кровать поставить.

– Благодарю-с, – ответила Фелицата.

В это время Иван Сергеевич смотрел в щелку двери. Он встал недавно и только что перечел начерно вчера написанный рассказ. Что-то в нем не понравилось, остался осадок, точно после сна про ночные туфли. Иван Сергеевич упал духом и сейчас, услышав голос Фелицаты, подошел на цыпочках к двери.

Фелицата молчала, только в длинном горле ее катался клубок. Маша стояла перед ней, сжимая кулачки; узел рыжих волос сполз набок и юбка застегнута криво, как всегда во время душевных переживаний.

«Вот опять страдание, опять вечная загадка, – подумал Иван Сергеевич, – но опиши я Фелицату, как она есть, – получится частный случай. Анекдот…»

Маша в это время додумалась и сказала:

– Я с удовольствием вам отдам несколько моих кофточек. Бедная моя, милая, ну, не нужно так…

И она пальцами коснулась острого плеча девушки. И от этого прикосновения рухнули все, напряженные до остервенения, силы Фелицаты, она быстро закрылась левой рукой, рот ее раздвинулся точно от смеха, а сквозь пальцы потекли слезы.

Маша крепко охватила девушку и сама заплакала ей в вылинявшую розу.

– Да-с, так-с, – проговорил Иван Сергеевич, сильно почесал затылок и пошел к себе.

На столе, в кабинете, на промокательной бумаге лежали жирно исписанные листки. «Мука тысячи поколений в моем мозгу, о страдание, проклинаю и благословляю тебя» и т. д., – прочел Иван Сергеевич, поморщился и вычеркнул фразу секретаря управы.

К вечеру была вычеркнута половина рассказа. Приходила Маша, попросила дать прочесть. Иван Сергеевич шагал по ковру, не отводя глаз от озабоченного лица читающей Маши. Вдруг она улыбнулась. Он перебил:

– Что? Что? Хорошо? Смешно?

– Нет, – ответила Маша, – я не о том: Фелицата, как только легла на постель, так и заснула, точно ребенок.

– Значит, рассказ тебе не нравится?

– Почему? Страшно нравится.

– Если бы очень нравился, то увлек и ты бы забыла эту твою Фелицату.

– Прости, я хорошенько сосредоточусь, – ответила Маша и, наморщив брови, снова стала перечитывать историю секретаря. Затем Иван Сергеевич объяснил тему, волновался, даже возгордился один раз, оттолкнул Машу от стола и снова черкал. До срока сдачи рассказа осталось часа три.

Фелицата продолжала спать. Маша ходила от ее комнаты до кабинета на цыпочках. Кухарка узнала, оказывается, подробности: Фелицату видели с бритым мужчиной на автомобиле: раз – на Арбате, другой раз – на Тверской-Ямской.

– Ну, ясное дело, влюбилась в тенора, а он послал ее к черту, огрызнулся Иван Сергеевич, – ради бога, отстаньте наконец от меня с Фелицатой!

Поздно вечером Фелицата проснулась; Маша принесла ей чай и кофточки. Иван Сергеевич, заглянув случайно в сундучную комнату, услыхал, как девушка говорила:

– Никакого романа у меня нет, – тетенька напрасно болтает, а спать мне все равно где, – хоть на лестнице. Я занята искусством и ничего не могу замечать.

Маша сидела на сундуке, напротив, смотрела круглыми глазами Фелицате в рот.

– Вы спрашиваете, отчего такой жалкий дневник пишу? Оттого, что меня сейчас никто понять не может. Для вас я из горничных выбилась, хоть и жалеете, а кухарка ругает шлюхой. Не знаю, что обиднее для моего самолюбия. Один военный сказал, что у меня – артистическая душа и я жрица прекрасного. Я желаю совсем от людей уединиться. С голода не помру, выбьюсь.

Маша сейчас же перебила:

– Ну, а тот? Он, с кем вас в автомобиле видели?

Фелицата дернула плечами, подняла брови, и только бисквит упал из ее пальцев на помятую юбку.

Больше Маша ничего от Фелицаты не добилась. Часам к двенадцати девушка забеспокоилась и ушла, не взяв ни денег, ни кофточек, сказала только на все уговоры:

– Благодарю-с. Как-нибудь еще зайду, – поболтаем.

С балкона видели, как Фелицата брела по тротуару, остановилась у фонаря, опустив голову; постояла недолго и затем скрылась за углом.

Фелицатины разговоры принесли Ивану Сергеевичу явный вред. Ему казалось, что рассказ точно песок, сыплющийся сквозь пальцы, уменьшается и тает. Без пяти двенадцать он с глубоким негодованием поднялся с кресла, сказал «кончено» и швырнул рукопись в корзинку. Затем, войдя к жене, проговорил ледяным голосом:

– Маша, дело в том, – что надо это наконец понять: я бездарен. Молчи! Поди звони сама в редакцию, – рассказа не будет.

Под утро Ивану Сергеевичу снилось, что будто сидит он у стола и пишет, а из головы его валит клубами черный, густой дым.

Под водой

1