Большие неприятности (сборник)

За соседним столом сидело восемь Белокопытовых, семья купца Саввы Кондратыча, одевавшего своей мануфактурой половину России: мать, бабушка, тетка и пять человек детей, сытые, русые, со вздернутыми носами, с какой-то неуловимой недолговечностью в коротких шеях, в вялых движениях рук. С краю стола сидел репетитор-англичанин, высокий юноша, очень широкоплечий, бритый, с большими руками и в таких веснушках, что глаза его казались ярко-голубыми. Каждый день по два раза он проходил мимо дачи Кузьминых, и только сейчас Катя внимательно разглядела его.

Под долгим, внимательным взглядом англичанин забеспокоился на стуле, перевел в сторону молодой женщины глаза и сейчас же строго опустил их, больше не оглядываясь. «Молодец, молодец», – подумала Катя, и в сердце ее проникла острая и нежная радость.

Англичанин, в шапочке пирожком, надвинутой на глаза, прошел, широко шагая, мимо дачи. Под мышкой у него была книга, на руке – плед. Это случилось дня через три после ужина. Катя досыта надумалась о разных странных и даже жутких вещах и сейчас, приподнявшись в гамаке, чувствовала удары встревоженного сердца.

Англичанин скрылся за углом. Катя соскочила с гамака и, поправляя волосы, крикнула Дунечке:

– Я иду в лес, одна, слышишь!

И быстро вышла через калитку в поле.

Англичанин, шагах в ста впереди, двигался к лесу, шагая так широко длинными ногами, что Катя отстала. Наконец его широкоплечая фигура скрылась за сосновыми стволами. Катя побежала, у самой опушки запыхалась, села на пенек и, закрыв рукой глаза, громко заплакала.

Ей было стыдно до отчаяния. Зачем побежала? Что было нужно? Заговорить? Привязаться? Вот было бы хорошо, если бы он оглянулся, принял участие, пожалел! «Ох, господи, господи!» – повторяла она, и каждая новая мысль обжигала огнем. Вдруг послышался хруст шагов. Катя сорвалась, как птица, с пенька и побежала к дому, но не прежней дорогой, а оврагом, и подошла к даче с другой стороны. Дунечка строго взглянула из-за книжки.

– Ну что, догнала? – спросила она.

Не отвечая, Катя поднялась в антресоли и легла на постель. Теперь она чувствовала себя погибшей, несчастной, гнуснее самой вертлявой дачной девчонки, которых так легко осуждала. Схватившись за горло, она едва сдержала крик: Михаил Иванович узнает, конечно, об этом, будет особенно и тайно доволен, и простит, и посмеется даже… «Сорвалась, пошло и глупо сорвалась…» – повторяла она, кусая наволочку.

В сумерках явилась Дунечка, села в ногах кровати и время от времени осторожно вздыхала. Лежа лицом к стенке, прикрыв лицо, Катя даже ногами чувствовала, как презирает ее чистенькая Дунечка. Внизу Михаил Иванович звенел ложечкой, с шумом выдувал табачный дым. На улице кто-то тенорком запел: «Милые женщины…» – и засмеялся.

И вдруг, без всякой причины, Катю пронизала мысль, медленно, как игла, от горла до кончиков пальцев. Похолодев, с остановившимся сердцем она лежала мгновение, затем принялась быстро соображать и подсчитывать и села на кровати.

– Катюша, Катя, что с тобой, – прошептала Дунечка, сама начиная трястись.

А сердце так же внезапно отошло, залилось радостью; стало покойно и чуть-чуть торжественно. Катя проговорила, сдерживая радость:

– Дунечка, знаешь что, – я беременна.

Михаилу Ивановичу сказано было об этом в спокойной форме. Вытянув шею, он спросил: «Что?», раскрыл рот, уронил пенсне, затем заревел: «Браво, Катька», и повел себя так нелепо и шумно, что Катя почувствовала к нему благодарную нежность.

Скоро настал и август. Деревья желтели. По вечерам из леса несло прохладой и запахом грибов. На холодеющем небе появилось больше звезд, и многие падали.

Пехотный полк ушел в город, и после заката наступила долгая тишина, только где-то брехнет собака, закричит петух. Дачи тоже пустели. Кате казалось, что ее точно уносит медленный поток хрустальных дней, чем-то особенно близких, освещенных словно изнутри.

Катя думала о том, что начало жить теперь в ней; это было пока что-то неопределенное, еще без имени, но очень трогательное. Оно принимало разные образы: и героев миссис Бризли, и большерукого англичанина; но понемногу Катя нашла ему свой собственный нос, и серые глаза, и тонкие волосы, и даже слышала голос его мягкий и решительный, не без насмешки. Во всяком случае, он сломает все трухлявые заборы и переделает жизнь по-своему.

При этом Катя с удовлетворением и гордостью думала, что и в ее жизни наконец произошло событие, которое было бы не плохо и для миссис Бризли.

Маша

Каждый вечер за воротами усадьбы сидели и покуривали – кривой конюх, садовник, два пленных венгра с черными усами и в синих кепи, надвинутых на глаза, и третий, тоже пленный, чех Ян Бочар.

Снизу из овражка тянуло болотцем и сладкими цветами, тыркал дергач.