Большие Поляны

— Пожалуй, Михаил Иванович прав, — подумав, сказал Игишев. — Есть у нас такие факты в районе.

Торопов удовлетворенно улыбнулся. Зато Пастухов почернел: видно было, как дрожали его руки, когда он прикуривал сигарету от зажигалки.

— Я должен со всей ответственностью заявить, что среди некоторых руководителей колхозов есть люди, не понимающие задач сегодняшнего дня. С такими людьми мы не можем мириться, идти у них на поводу... Например, тот же Уфимцев оказался человеком политически незрелым, в своей работе противопоставил колхоз государству, поддерживал и поддерживает частнособственнические тенденции отсталой части колхозников. Взять случай с сенозаготовками. Он нарушил принцип материального поощрения колхозников на заготовке кормов, ввел какую-то отсебятину...

— Но зато он с кормами! — перебив его, крикнул Торопов.

— С кормами, говорите? — спросил заинтересованно Игишев, когда Торопов замолчал и сел. — Молодец! Не знаю, как он этого добился, но думаю, прав, раз с сеном живет... В самом деле, товарищи, чересчур мы крепко за принципы эти держимся. Вот сейчас готовится новый Колхозный Устав. Я бы специально отразил в нем: дать инициативу руководителям колхозов применять наиболее эффективные способы хозяйствования, лишь бы они не нарушали советских законов.

Пастухов опять недовольно покосился на него.

— Законы надо соблюдать, для того они и законы, — сказал он резко. — Что касается Уфимцева, разве там одно это нарушение? На уборке давал водку в порядке премии трактористам и комбайнерам, исказив принцип социалистического соревнования. Несмотря на категорическое запрещение управления, сдал коров на мясо... Или то, что картошку сейчас машинами фугует на рынок... Я уже не говорю о его моральном падении: бросил жену с двумя детьми, разрушил семью своего товарища. Разве мало всего этого, чтобы поставить вопрос о нем на парткоме?

— Для одного человека, конечно, много, — согласился Торопов. — Но давайте разберемся сначала в его хозяйственных грехах. Почему он так поступал? Мы вынуждали! Разве в управлении считались с конкретными условиями хозяйства? Руководили приказным порядком: это вот делай, а это нельзя. Нарушался принцип колхозной инициативы.

— Может, снять вопрос Уфимцева с повестки, бюро? — предложил Пронин. — План сдачи колхоз выполнил, по сверхплановой продаже тоже. Что от него еще требуется?

— Нельзя снимать, — Степочкин покосился на Пронина. — Люди же вызваны...

Акимов, до этого молча слушавший спор Торопова с Пастуховым, видимо, решил, что наступил тот момент, когда ему следует вмешаться. Он постучал карандашом по столу.

— Пока нет Уфимцева, давайте поговорим о наших делах. Перейдем ко второму пункту повестки. Перерыва делать не будем, времени у нас в обрез... Нам осталось не так уж много, чтобы выполнить план хлебосдачи. И как ни трудно, план мы должны выполнить. Правда, совхозы вряд ли чем могут помочь. Значит, остаются колхозы. Членам бюро следует проехать по колхозам, посмотреть наличие зерна, подсчитать вместе с правлениями их потребности и возможности. Но только делать это надо умело, по-партийному, а не наскоком, не так, как практиковал это товарищ Пастухов при последней поездке по Санарской зоне.

— Ты, конечно, намекаешь на бедненького Уфимцева, обиженного мной и обласканного тобой? — съязвил Пастухов.

— Да, и Уфимцева, — ответил Акимов, не обращая внимания на тон Пастухова. Он затянулся папиросой, потом потушил ее, вдавив в пепельницу, чтобы не мешала разговору. — Если к тому же Уфимцеву подойти по-товарищески, думаю, что он, может, пожался бы немного, но дал зерно. Но дело не в этом, товарищ Пастухов. Я вот прошу членов бюро послушать, что пишет в партком правление колхоза «Рассвет», где ты тоже побывал.

И он стал читать письмо из колхоза. В нем рассказывалось, как по требованию Пастухова в госпоставки было сдано не только зерно, предназначенное на выдачу колхозникам, но и часть семенного материала. Когда председатель колхоза попробовал возражать, Пастухов поднес к его лицу скрещенные пальцы своих рук, напоминающие тюремную решетку, и спросил его: «Ты это видел? Еще не пробовал?»

Пока письмо читалось, Торопов, припомнив давешний разговор с Акимовым, сопоставив всю «деятельность» Пастухова за эти два года, не мог мысленно не воскликнуть: «Борзов же! Настоящий Борзов, только нашего времени...» Он посмотрел на Пастухова. Пастухов сидел неподвижно, забыв зажатую между пальцев сигарету, но, как только Акимов закончил читать письмо, вскочил.

— Это беспардонное вранье саботажников хлебозаготовок! — Он начал говорить с таким азартом и так громко, что Акимов предупреждающе поднял вверх ладони, прося пощадить уши присутствующих, покачав неодобрительно головой. — Я требовал выполнения плана, это мое право, а откуда они возьмут зерно, из каких фондов, это их дело, они обязаны выполнить, план любыми средствами, на то и государственный план! Надо судить председателя колхоза за саботаж, а не вытаскивать на бюро эту глупую писанину, клевету на начальника производственного управления, ответственного за план по району.