Большие Поляны

— Надо составить акт, Георгий Арсентьевич, — предложил Попов. — Я подпишусь, Семечкин, шофер — он тоже был при этом. И акт направить в прокуратуру.

И тут случилось неожиданное: Тетеркин сморщил лицо, хныкнул и вдруг заплакал.

— Как вы... разве я... мне... — говорил он, захлебываясь словами, размазывая грязь по щекам.

Попов уставился на Тетеркина в удивлении.

— Хватит, Никанор Павлович, разыгрывать спектакли, — сказал Уфимцев, и Тетеркин сразу перестал хныкать. — Актов никаких не надо, так должен понять, запомнить на всю жизнь... Слышишь, товарищ Тетеркин? Вот мы трое знаем о твоем поступке, но пока будем молчать. Но если ты еще что-нибудь позволишь... Ты понял меня?

Вот и наказание: пусть помнит о сегодняшнем дне. Это будет лучшим предостережением на будущее.

Тетеркин стоял безмолвно, будто не слышал, что говорил Уфимцев, разглядывал свои перепачканные соляркой руки.

— С комбайна его придется снять, оставлять нельзя...

— А куда меня? — опросил Тетеркин. Он вытер полой пиджака лицо и, как будто не он сейчас плакал, смотрел со злой ненавистью на председателя колхоза. — Я без работы не могу. Мне пить-есть надо. Семью кормить.

Как хотелось Уфимцеву послать его к черту! Но этого нельзя было делать, если уж решился замолчать его поступок.

— Иди к Векшину, — сказал он. Ему противило с ним говорить. — Векшин что-нибудь найдет.

Тетеркин тут же повернулся и, ни слова не говоря, пошел, шурша шароварами по стерне.

— Зря вы его к Векшину, — сказал Попов. — Это называется — щуку бросить в реку.

— Ничего, — успокоил его Уфимцев. — Он теперь притихнет...

2

Телефон вот уже две минуты звонил не переставая. Уфимцев вышел в коридор, включил свет, снял трубку. В трубке еще бурчало, а когда стихло, голос телефонистки оказал ему:

— Спите вы там, что ли? Соединяю с товарищем Пастуховым.

— Уфимцев слушает, — крикнул он в трубку.

П а с т у х о в. В чем дело, Уфимцев? Почему прекратил сдачу хлеба государству? Зерна нет?

У ф и м ц е в. Зерно есть, машин нет.

П а с т у х о в. Я тебе послал пять машин. Где они?

У ф и м ц е в. Возят из-под комбайнов. Пошло семенное зерно...

П а с т у х о в. Чувствую, политику Позднина ты усвоил прекрасно, причины находить умеешь. А ты мне сказки не рассказывай, ты мне хлеб давай. Чтобы завтра все машины работали на вывозке зерна на элеватор. Понятно?

У ф и м ц е в. Не могу я этого сделать, Семен Поликарпович. Не валить же зерно из комбайнов в стерню!.. Вот закончим с семенами, подберемся и переключим все машины на хлебосдачу. Хлеб пойдет, никуда не денется. На токах лежит, под крышей.

П а с т у х о в. Мне зерно сегодня нужно. К твоему сведению, вот из-за таких, как ты, управление по хлебосдаче отстало от соседей, уже находится в конце сводки.

У ф и м ц е в. Машины от комбайнов я оторвать не могу... Присылайте другие. Зерно есть.

П а с т у х о в. Нет у меня машин! А от комбайнов вози на лошадях. Понял? Ищи внутренние резервы, но чтобы график хлебосдачи не только выполнялся, но и перевыполнялся. Дело нашей чести сдать досрочно хлеб государству.

У ф и м ц е в. Сдать досрочно не значит еще, что с выгодой для хозяйства.

П а с т у х о в. Хватит философствовать! Все! Выполняй! Завтра проверю!

В трубке щелкнуло. Уфимцев отнял ее от уха, посмотрел недовольно на отпотевший эбонитовый кружок.

Легко сказать — снять машины с вывозки зерна от комбайнов, поставить вместо них лошадей. Лошади есть, а где людей взять? Да и не пора ли машины обслуживать машинами, а не лошадьми или волами...

Он позвонил Акимову. На его счастье, секретарь парткома оказался на месте. Выслушав его сбивчивый рассказ, Акимов сказал:

— Не нервничай... Посмотрю, что можно сделать.

На второй день к полудню из Колташей пришли пять машин — видимо, сказалось вмешательство секретаря парткома. Но вместе с машинами приехал уполномоченным его заместитель Степочкин.

Уфимцев находился на центральном току, когда, дрожа запыленными бортами, машины остановились на въезде и из первой кабины вышел Степочкин.

— Принимай подкрепление, Егор, — сказал он, поздоровавшись. — По приказу управления у вас создается отряд для вывозки зерна на элеватор. Это вот начальник отряда, — он показал рукой на подходившего высокого мужчину в комбинезоне, — ему и сдашь все свои машины.

— Петров, — представился тот. Уфимцев пожал ему руку — рука была тяжелой, грубой. И голос у него был грубый. — Нам бы расквартироваться, и на работу. Машины ваши приму вечером. Предупредите шоферов.

— С квартирами устроим, — ответил Уфимцев. — Но с машинами... Передам только приезжих, свои останутся обслуживать комбайны.

— Как так? — изумился Степочкин. — А приказ?

— Своим машинам мы хозяева.

— Слушай, Уфимцев. Когда в тебе исчезнет этот дух противоречия к указаниям парткома и управления? Как будто мы живем с тобой разными интересами, а не интересами сельского хозяйства. Если уж на то пошло — мы лучше тебя знаем, что требуется району в интересах тех же колхозов и совхозов.

Вот кого Уфимцев не хотел бы видеть у себя уполномоченным, так это Степочкина!