Большие пожары

Уходил Андрей поздно, они распрощались тепло и дружески. Потом Андрей долго стучал к себе, пока Дуся не услышала и не встала открыть ему.

Назавтра у Андрея трещала голова, в обед он перехватил кружку пива, стало легче. К концу дня он встретил главного, как обычно, бритого и подтянутого. На приветствие Андрея он ответил, как всегда, вежливо и суховато.

Пожары приближались, они уже угрожали поселку. Над домами, над заводом, над рекой, как туман, стояла дымная пелена, раздражая глаза и ноздри. Завод выглядел странно пустынным — люди были отправлены в тайгу. В середине дня Валединский сказал директору:

— Съезжу на пожар, посмотрю.

Тот важно задумался, так же важно кивнул:

— Что же, поезжайте! Вам это будет полезно.

Приехал из тайги техник Прохоров — там не хватало инструмента, он был возбужден, чувствовал себя героем, заявившимся на краткую побывку с фронта и тут же опять уезжающим.

— Тоже едешь, Аркадий Викторович? — крикнул он.

— Не помню, чтобы мы пили на брудершафт,— холодно и чуть насмешливо ответил Валединский.

— Чего?

— Не помню, чтобы мы были на «ты»!

Прохоров даже не обиделся, даже, кажется, не расслышал.

Валединский позвонил в партком дежурному:

— Степан Степанович на пожаре? На чем лучше проехать туда?

— На машине очень трудно и долго объезжать. Верхами лучше бы всего, но и на бричке доберетесь.

Он позвонил, чтобы подали, к проходной бричку. Было похоже, что он едет, как в выходной, в город, только теперь он был не один, и парень, сидящий бочком впереди, с вожжами в руках, все повторял, когда углубились в тайгу:

— В огонь бы не попасть, однако. Не заблудиться бы!

— Перестаньте! — приказал Валединский.

Между высокими соснами слабо угадывались колеи, была примята трава, было видно, что здесь проходили. Потом они сбились с дороги. Парень слез, пошел искать дорогу («Как ямщик в метель в старинных рассказах»,— подумал Валединский). Парень вернулся, сел, они поехали в сторону, бричка порой едва проходила между стволами, стали съезжать по косогору, сильно накренившись, так что Валединский вцепился в бортик.

— Нужно бы сойти, в поводу вести лошадь,— сказал он неуверенно.

— Нет, так-то лучше.

Все сильнее пахло дымом, першило в горле, Валедин-ский долго сдерживался, но потом закашлялся. Вдруг послышались голоса, и тут же они выехали на длинную просеку, как будто из запутанных темных переулков и тупиков выбрались на проспект.

Здесь было много народу с лопатами, топорами, граблями или просто с кольями, они отгребали мох, сучья, весь слежавшийся хлам леса и прокапывали длинную узкую полосу. И еще Валединский увидел трех лошадей с плугами, тянувших борозды вдоль просеки. Он спрыгнул с брички. Кругом были все знакомые лица, он знал почти каждого, хотя бы в лицо, и некоторые оглядывались на него и встречались с ним глазами, но не здоровались, не замечали его, подчеркнуто не обращали на него внимания, чувствуя всю важность своего дела. Только один Перминов пожал ему руку. В синей мокрой под мышками косоворотке, перехваченной ремнем, в сапогах, приземистый, он шел вдоль полосы, не суетясь, торопил и был, как все, занят делом. Подбежал, запыхавшись, Гущин, тоже словно не видя инженера, крикнул:

— Не пора, Степан Степаныч?

— Погоди, Андрюша.

Дым несся по просеке то прозрачной тонкой пеленой, то темными отдельными клубами. Стало очень жарко, Валединский оттянул книзу узел галстука, расстегнул воротник.

— Готово, все готово! Скорей! — кричал Гущин. Все на миг словно остановились. Валединский глянул вперед. Там, впереди, в глубине леса, страшно озаряя его густой мрак, двигалась за стволами сплошная, светлая, почти белая линия огня. Она была красива, и хотелось думать, что это не всерьез, а что-то вроде фейерверка, бенгальских огней. Она неотвратимо и грозно приближалась, и лишь теперь Валединский понял, откуда этот ровный, усиливающийся гул.

— Отжигай! — крикнул Перминов и выстрелил вверх из нагана. Это был сигнал. И по всей просеке люди подожгли длинный подобранный валик из сучьев, мха, опавшей хвои, из этой сухой, как порох, лесной подстилки. Она загорелась не сразу по всей просеке, но потом выровнялась, занялась, дымя другим, синим дымом. Пламя поднялось и захотело пойти по ветерку, перепрыгнуть через узкую вскопанную полосу и захватить лес за ней, но люди стали на пути огня и, отворачивая лица от жара, лопатами, граблями, кольями сбивали огонь, отбрасывали его назад. Они стояли стеной против огня, против врага, не пуская его, отбивая его натиск, и Валединский, заслоняясь от дыма, вдруг почему-то прошептал те же слова, что когда-то зимой, в поезде: «Ах ты, боже мой, велика Россия!»