Большие пожары

Из-под лестницы вылез малый в ливрее с серебряными галунами, больше похожий на певчего духовной капеллы, — в гостинице соблюдали европейский шик. Хозяин гостиницы Аветик Тер-Погасянц сочетал восточную широту гостеприимства с европейским достоинством. Приезжего оценили сразу, несмотря на отсутствие чемоданов, и предоставили ему номер двадцать четвертый, недорогой, но вполне культурный, с телефоном и абсолютно без клопов. Назвался приезжий инженером Куковеровым. Но не только звание и фамилия ведь определяют людей, нет. Аветик Тер-Погасянц был человек невероятных прозрений, знаток человеческих душ, и поэтому к приезжему не был допущен ни один честный маклер, предлагавший обыкновенно довоенные удовольствия, вроде игры в шмен-де-фер, или прелестных девочек, прекрасных и княжеских даже фамилий, к тому же «безусловно невинных».

Приезжий занял номер двадцать четвертый, и коридорный, считавший своей обязанностью прислушиваться ко всему происходящему в номерах, чтобы никогда не отставать от событий, слышал, как Куковеров многократно вызывал телефонную станцию и требовал соединений. Он по нескольку раз подолгу отлучался в город, обедал в ресторане при гостинице, ночь провел благополучно, потребовав себе в номер только крепкого чаю. На другой день, в половине девятого вечера, на фаэтоне к отелю «Бельвю» подъехали два человека. У одного из них был страшный и измученный вид, болезненно отросшая борода и бледность увядших по-тюремному щек; он был одет в казенное какое-то одеяние холщевого вида, и сопровождал его человек очень флегматичный и как-то профессионально сидевший с ним рядом, словно только в своей жизни и делал, что сопровождал людей. Приехавшие спросили Куковерова и стали подниматься по лестнице, при чем сопровождавший шел несколько позади. Впрочем, минуту спустя стал он ненужен, потому что гражданин Куковеров предложил ему посидеть часок-другой в швейцарской или сходить в соседнюю пивную, но только не напиваться и вернуться за спутником часам к десяти.

И доставленный остался в номере двадцать четвертом у Куковерова. Чуточку дико, обхватив себя плотно руками, он глядел на спокойного человека в отличном сером костюме; человек пошагал из угла в угол и сказал ему, наконец:

— Послушайте, товарищ Берлога… постарайтесь отнестись ко мне с самой большой простотой и вниманием, хотя, вероятно, вы изнемогли от ваших мучений. Дело в том, что я приехал бороться с многочисленными преступлениями в этом городе, преступлениями, весьма однообразными по приемам и по непосредственным источникам их происхождения, чрезвычайно загадочными по их цели.

С томлением и ужасом смотрел Берлога, доставленный сюда из больницы в сопровождении служителя, на нового человека, приехавшего сюда продолжать его мучительный сон. Но Куковеров сказал очень просто и дружественно:

— Я хочу сказать, прежде всего, что считаю вас абсолютно невиновным и не причастным ко всему этому делу, а также совершенно здоровым… Я убежден в том, что вы заключены в лечебницу не в силу ваших объективных дефектов, а по злой преступной воле, ибо на свободе вы могли помешать делу тайного центра. Вы, видно, что-нибудь знали, Берлога, но это было бы еще полбеды, если бы вы не обладали некоторыми особенностями, свойственными зачастую вашей профессии. Я разумею болтливость, сенсационность и склонность к преувеличениям. Не обижайтесь, пожалуйста, но это так. Теперь начнем с самого существенного. Я завтра же добьюсь распоряжения о вашем освобождении. Вы будете моей правой рукой при распутывании нити этого преступления.

Берлога поднялся. Неверящими, тоскующими глазами смотрел он теперь на этого человека, вспомнившего о нем в той пустыне, где он считал себя уже затерянным навсегда. Огромный и великолепный восторг колыхнул его и глубоко потряс.

— Вы сказали мне правду? — Он проговорил, наконец, ломая свои исхудавшие пальцы. — Я буду свободен?!

— Абсолютно. С завтрашнего дня, как только будут проделаны все формальности. Вы мне нужны, Берлога. Я осведомлен о вашей деятельности до конца, и кое-что в тех шагах, которые предприняли вы, считаю вполне разумным и важным, если бы только не ваше легкомыслие и склонность к гиперболам. Но начнем по порядку. Постарайтесь вслушаться в то, что я вам скажу, и постарайтесь также ответить на все мои вопросы с возможной точностью. Если в чем-нибудь вам изменит память, лучше не отвечайте, а постарайтесь припомнить.

— У меня очень ослабела память, — пробормотал Берлога. — Я уверен, что вы не хотели мне зла, но больница отняла у меня по крайней мере пять лет моей жизни.

— Пустяки. Мы предоставим вам место на лучшем курорте, как только вы перестанете быть мне нужным здесь, под рукой. Скажите, Берлога, кто это такая?

Инженер вынул из желтого портфеля номер журнала и, прикрыв рукой подпись, показал репортеру портрет:

— Элита Струк!

Берлога свистел дыханием через раскрытые губы и впивался глазами в изогнутые луком губы, в тонкие, тронутые карандашом брови, в расширенные, сияющие, насмешливые глаза, в подстриженный ворох золотых волос.