Большие пожары

Куковеров уставился на лиловую княгиню.

— Какое высочество? — мрачно спросил он.

— Ее высочество.

— Ее?

— Да, потеряла аграф… какой ужас!

— Действительно, ужас, — откидывая со лба слипшиеся волосы, пробормотал Куковеров. — Где же вы это прочли?

Лиловые букли княгини Абамелек-Лазаревой обиженно тряхнулись.

— В газете, я же говорю — в газете!

— Если я не ошибаюсь, это — «Новое Время»? Прошу почтительно извинить меня, но у вас газета 1914 года.

— У всякой порядочной газеты дата проставлена старым стилем.

— Что??

— Я говорю, старым стилем. 1914 год, по старому стилю, 1927 год — по новому. Что же тут не понять-то, государь мой?

Княгиня вытащила из ридикюля коробочку мятных лепешек и предложила лакомство Куковерову.

Он поклонился и прошел в свой кабинет.

— Какой идиот доставил Струку таких безнадежных кретинов? Неужели для отвода глаз? И что это за ахинея с Бахметьевым и Лебабом? Впрочем…

Тут взгляд Куковерова упал на стол и он заметил, что каждая бумажка, каждая вещица лежат в неприкосновенном порядке, как он положил их, уходя от Струка.

— Что бы это могло означать? Слежка прекращена? Или было недосуг? Если так, то…

Куковеров закрыл глаза и, как на экране, вспыхивая в крупных планах молниеносного монтажа, перед ним замелькали лица обитателей струковского дома. Выплыло обрюзгшее лицо Струка, на мгновение повисли лиловые букли княгини Абамелек-Лазаревой, похотливо захихикал барон Менгден, проволочился неуклюжий и, как известно, затейливо расчесанный парень, вопросительным знаком мелькнула мисс Элита, и вот — разом освобождаясь от сомнений, точно зная, какую карту вытащить из колоды, Куковеров подводит итог и делает резкое резюме.

— Это парень!

Парня нет… беспорядка нет… барон Менгден — в швейцарах… кончено…

Глаза открыты:

— Это парень!

* * *

Берлога вскочил и осмотрелся.

Герой, если он вообще герой — лапидарен и смел. Каждый его шаг — событие, каждое слово — тезис.

Куда итти? Погибла целая ночь. Вырвавшись из коттеджа и побежав в город, Берлога в изнеможении упал на песок и проспал до утра. Нельзя было терять ни минуты.

Острый голод — хороший рулевой.

Резолюция: в квартиру Мигунова, милого Варвария Мигунова! К огнедышащей, роскошной Ефросинии!..

Ефросинья! Этот опыт, откованный на шестке, это олицетворение соусов и маринадов! Она стоит, прислонившись к косяку, и с умилением смотрит, как исчезают в пасти Берлоги жирные куски бифштекса. Она решается заговорить, когда вздох облегчения вылетает из потрудившейся глотки Берлоги.

— А вас тут с полчаса назад барышня какая-то спрашивала…

— Что же вы мне раньше не сказали? — взревел Берлога. — Где она?

— Хорошо, что не сказала! Убегли бы голодешенок, а ведь…

— Где-е она-а!

— Барышня-то? Славная, можно сказать, барышня; из теперешних. Поговорила, значит, о вас и притти наказывала…

— Притти? Куда?

— Да в это самое, как его? Бюльве, что ли, гостиница, в 23 номер, как будто…

Берлога был уже за дверью. Колючими пальцами он взъерошил лохмы волос и обтянул их кепкой, выхваченной на ходу из кармана.

Портье гостиницы Бельвю не успел открыть рта, чтобы предложить этому дикому человеку снять его невозможное клетчатое пальто и вытереть ноги.

Берлога взлетел по лестнице в бельэтаж, скользнул по голубой дорожке коридора, в каком-то тумане нажал ручку двери № 23, забыв даже постучать, и разом провалился в комнату, в два ярких окна, в насмешливо-сияющие глаза… мисс Элиты Струк, в просторечьи Дины Каменецкой, кино-актрисы, личной секретарши и внучки таинственного Струка.

— Добрый день, Берлога! — тихо сказала женщина и спрыгнула с дивана навстречу оторопевшему журналисту. Он неловко пожал ей руку.

······························

— Итак, я не могла дольше выносить. Роль содержанки была мне отвратительна. Я бежала от наших режиссеров и попала через Менгдена к Струку. Я сумела прибрать его к рукам, но это было не то: он оставался сильнее меня. Он мог запереть меня, мог заморить голодом. Впрочем, он не мог решиться на одно — выгнать меня. Я уже была ему опасна. Мы согласились на вооруженный мир, при чем я каждый час боялась за свою жизнь: им нужно было избавиться от меня, и они сделали такую попытку, послав меня на границу, якобы ждать там какого-то человека. Моим побуждением было выполнить поручение Струка, но — в вашу пользу, то-есть вернуться к вам. Перед отъездом меня решили проверить. Заметьте: никаких личных объяснений, — я не знаю, кто мной руководит. Обычно я получала приказания по почте или по телефону. Испытанием для меня были вы, — лишение вас свободы. Утром я получила письменный приказ, днем — разговор по телефону, — меня провоцируют…

— Я знаю этот разговор, — коротко сказал Берлога.

— Знаете? Тем лучше. Ну вот. Я посадила вас в сумасшедший дом и сама уехала. За свое возвращение я выговорила вашу жизнь.

— Да, но у меня ее хотели отобрать, — вставил Берлога.

— Нет сомнения. Под Минском было совершено нападение на дилижанс, выехавший незадолго до меня. Была убита девушка… страшно на меня похожая, я видела ее… то-есть… убитую, и немедленно бежала. Я поняла характер моей командировки.