— Ох, Фома!.. Не мне тебя, старика, учить… Оба вы с покойным моим тятенькой учены были хорошо… А все ж таки, гляди в оба!.. Дошлая порода большевицкая… Сквозь всю землю неприметно проходит… не то што в душу человечью…
Голос Кулакова дрогнул и оборвался. В столовой стало тихо.
А в окна рвался грохот тысячи ног, дробивших тяжелыми шагами мостовую.
Мистер Струк переводил взгляд глубоко сидевших стеклянных глаз то на Кулакова, то на дам; видел на их лицах испуг и тревогу и не мог понять, в чем дело.
У Сонечки опять веснушки выступили из-под пудры. Валентина Петровна хрустела ломающимися пальцами. А у Пантелеймона Иваныча на розовой лысине выступили капельки пота, посинело лицо и стали круглыми глаза.
— Что такое, господа? — растерянно спрашивал мистер Струк. — В чем дело?
Но ему никто не ответил.
Точно по команде, все стали из-за стола, кинулись к окнам и, упираясь руками о подоконники, смотрели со второго этажа вниз, в тьму улицы, по которой из-за угла двигалась тысячная толпа рабочих.
Над передними рядами в отблесках желтых полос из окон колыхалось багровое знамя, на фоне которого взвивался громкий юношеский тенорок:
Ночная тьма, пропитанная удушливой прелью опавших листьев и осенним запахом спелых овощей и фруктов, разорвалась ревом сотен крепких глоток:
Черная громода с колебающимся знаменем быстро двигалась мимо кулаковских окон, дробно отбивая шаг. Казалось, что люди не сапогами выстукивают мостовую, а дробят густыми залпами из винтовок.
Склонившийся над подоконником Пантелеймон Иваныч чувствовал, что его треплет лютая лихорадка.
С пересохших губ его срывался и падал в тьму улицы шопот:
— Вот оно… началось!.. Рабочие… с нашей фабрики… железнодорожники… стругалевцы… все!.. Сволочи!.. Поднимутся ватагой… рухнут все планы… все пропадет… все…
Шопота его никто не слыхал.
Когда поющая толпа прогромыхала мимо и стала удаляться, спускаясь к центру города, в опустевшую улицу из-за угла мелькнула черная тень женщины в коротенькой юбочке, в пальто, оттороченном мехом, в шляпке и с зонтиком в руках. Она прыгнула на парадное кулаковского дома и скрылась в темном коридоре. Вверху остановилась перед квартирой Кулаковых и быстро принялась давить кнопку электрического звонка.
Из-за двери Маша спросила:
— Кто здесь?
— Это я, — ответила Ленка-Вздох. — Я, Елена…
— А-а, — протянула Маша и щелкнула затвором.
Распахнув дверь, Маша пропустила вперед себя Ленку, приговаривая:
— Пожалте… дома они… велели принять… Мириканец тоже здесь…
Феоктист БЕРЕЗОВСКИЙ
Глава XI. Двойник
Когда в четыре инженер Куковеров шел от Струка к себе, в гостиницу, на перекрестке Гоголевской и Шоссейной он увидел у газетного киоска человека в прорезиненном пальто и в кепи, сдвинутой на затылок. Человек спросил «Огонек» и, развернув журнал, стал в трамвайную очередь на мостовой. Он внимательно пробегал, казалось, страницы и, отрываясь изредка, равнодушно скользил взглядом по тротуару, сплошь забитому в этот час возвращавшимися со службы людьми.
Инженер Куковеров тоже подошел к киоску и тоже спросил журнал; пока газетчик отсчитывал сдачу, быстрым и внимательным взглядом он окинул очередь и сзади посмотрел на человека в прорезиненном пальто и в кепи, сдвинутой на затылок: журнал, который человек читал так внимательно, был перевернут в его руках вверх ногами!
Куковеров взял сдачу, повернул за угол и, не спеша, пошел по Шоссейной, изредка останавливаясь у магазинных витрин. В зеркальных стеклах витрин видна была улица и противоположный тротуар; на другой стороне, человек в прорезиненном пальто и и кепи, сдвинутой на затылок, медленно шел и тоже останавливался у витрин и афишных столбов. У клуба печатников старый грек, на лотке которого висела табличка с надписью, что здесь производится «моментальная поцинка подметок, а также шнурки», почистил Куковерову желтые, остроносые башмаки; человек в прорезиненном пальто купил на другой стороне улицы пирожок с маком и долго, скучая, ел его, присев на чугунной тумбе у ворот городского палисадника. Грек кончил чистить, стукнул черным костлявым пальцем по носку блестящего башмака и спрятал гривенник, отерев его бархаткой, в ящик; Куковеров на этот раз очень быстро пошел по улице дальше и стремительно завернул в угол. Есть известное каждому агенту примитивное правило уличной слежки и наблюдения. Когда человек, за которым следят, поворачивает за угол, то тот, который следит, идя сзади, должен мысленно, применительно к походке повернувшего отсчитать время, за которое тот может сделать пятнадцать или двадцать шагов, и только спустя это время появиться за углом, чтобы не уменьшить при повороте той минимальной дистанции, которая всегда должна сохраняться между ними.