Большие пожары

Дом был двухэтажный, восьмиквартирный, как у них под Москвой, не зря их называют стандартными, только тот был оштукатурен, а этот бревенчатый. Поднялись на второй этаж, Калонин долго но мог попасть ключом в скважину, наконец открыл, чиркнул спичку.

— Где-то здесь свечка была. Ага! — Зажег свечу, но топтался неуверенно:— Счастливо оставаться. Устраивайтесь...

Валединский поднял уже разгоревшуюся свечу, увидел в ее колеблющемся свете казенную мебель: железную койку, покрытую серым одеялом, канцелярский стол, книжный шкаф, в другой комнате еще один такой же конторский стол и стулья. За голыми окнами слабо мерцал снег, больше ничего не было видно.

Он укрепил свечу в граненом стакане, раскрыл чемодан, достал фотографии жены и дочери, стал вынимать книги, справочники, все свои вещи.

Через несколько дней его уже все знали на заводе. Он ходил по пролетам над главным конвейером, который еще собирали, подтянутый, в туго завязанном галстуке, гладко бритый. Обедал он в столовой ИТР, потом опять до позднего вечера пропадал на конвейере. В кабинете своем в заводоуправлении он почти не бывал. И уже говорили: «главный сказал», «главный разрешил», «главный распорядился».

Андрей Гущин приехал на строительство завода горных машин из тайги. Правда, до этого он отслужил действительную на Дальнем Востоке и вернулся домой, в свою деревушку Сухой Ключ, — около деревни бил удивительной чистоты родничок, всегда высыхающий в середине лета. Но жить там ему было уже неохота: глушь, ни клуба, ни кино, ничего такого, а он уже хлебнул цивилизации. Отца Андрюшка не помнил, отца убили, когда Андрюшке было два года,— на золотых приисках были волнения, прибыли войска и стреляли по рабочим. Хорошо, в Сухом Ключе родни было много, помогли матери. Мать была совсем молоденькая, как девочка, прибитая горем, на нее ребята и мужики не обращали внимания. Лишь потом, с годами, она похорошела и расцвела. Когда кончились бои, прогнали японцев и мужики стали возвращаться из партизан и из Красной Армии, мать неожиданно снова вышла замуж. Родился братик Миша — Андрею было уже пятнадцать лет. Но, видно, не судьба была матери жить в тепле и ласке, через год ее мужа, человека доброго и грамотного, а главное, прошедшего и германскую, и гражданскую, и все на свете, задрали ночью волки, когда он возвращался из уезда. И опять родня помогала. Деревушка хоть и глухая, но народ с достатком — охотники да старатели. Потом мать устроили продавщицей в кооперацию. Андрюшка ходил с дядей на белку, но как-то не привлекала охота, хотя в тайгу он всегда шел с удовольствием. После действительной он побыл дома две недели, вроде бы погостил, увидал, что живут мать с Мишкой ничего, жить можно, и подался в другой, уже изведанный им, манящий мир, обещавшись матери присылать деньги. Он устроился чернорабочим на «Строймаш», поселок тоже был в тайге, но тут другое дело — на большой реке и у железной дороги, и главное — стройка: все кипело, и каждый день были перемены и новшества. Он попал сюда в самом начале строительства.

Он работал в котловане, возил песок. Стояла жара, он, голубоглазый, с выцветшими прямыми волосами, обнаженный до пояса, загоревший темно и густо, так, что сколько ни крутись под солнцем, больше не загоришь, катил тачку по бесконечному кругу. На краю котлована ему в две совковые лопаты бросали сырой песок в тачку, в эти мгновения он отдыхал, утирая лоб, сбросив с плеч брезентовую лямку, соединяющую ручки тачки, потом опять набрасывал лямку на плечи, бежал, катя тачку по доске, загорелый, блестящий от пота, в брезентовых рукавицах, опрокидывал в конце тачку и бежал обратно, часто придерживая тачку лишь одной рукой. Серые холщовые брюки держались на бедрах, круглой форменной пуговицей торчал пупок.

Жил Андрей в бараке, в мужском холостом бараке. А были еще женские холостые, были семейные бараки. В бараке воровали, особенно поначалу, дрались страшно. Маляр Федька Кратов, урка, пошел однажды в барак, где жили татары, задрался там, разбил кому-то нос. За ним гнались до самого его барака, здесь дружки кинулись на подмогу с ножами, с топорами. Остановил сражение партийный секретарь Степан Степаныч Перминов, красный партизан, его все уважали. Он прибежал вовремя, влез на крышу барака и выстрелил два раза вверх из нагана, только тогда остановились, и он смог их урезонить.

Кино в клубе было через день. Своей установки не было, приезжала из города передвижка. В перерывах между частями свет не зажигали, стоял шум, визжали девки, сзади курили.

Приезжали и всякие артисты, фокусники, гипнотизеры, спектакли представляли. В выходной Андрей обычно выпивал с ребятами, а в получку тем более, пели песни, шли к девчонкам в барак, потом в клуб или гулять. Иногда по выходным выезжали в тайгу, организованно, со всем начальством, на гуляние, с духовым оркестром, с буфетом. У кого девки были — для тех благодать.