Она права. Его запросто могут обвинить в умышленном убийстве и таком же умышленном поджоге. Ах, да! Он совсем забыл про Удобного. Получается уже два убийства вместо одного. Два убийства и один поджог. По самым скромным подсчетам, десятка ему светит. Десять лет с отбыванием в колонии…
Он выдохся как-то вдруг и сразу. Запнулся на очередном ругательстве и через секунду уронил голову на стол, закрывшись от Жанны и от всего чудовищного белого света руками.
Да, он чудовищен, этот гребаный мир! Он несправедлив и мерзок, раз позволяет случаться тому, что случилось минувшей ночью. Он зыбок и обманчив, будто мираж. Он манит, корчась в обещаниях. Обещает, обольстительно скалясь, а потом все губит, губит, губит… Как его жизнь, к примеру.
— Я не знаю, как мне дальше быть, Жанка! Не знаю! Без вас я тоже не могу. А с вами у меня не получается быть счастливым. То ли все дело во мне, то ли во всех нас. Хотя ребята тут ни при чем. Все только между нами. Между мной и тобой. Я не могу быть романтическим словоблудом. Не могу с утра до ночи петь тебе про любовь. Поклясться вот и то не могу, хотя, казалось бы, что здесь такого! Некоторые постоянно это делают, и ничего. А я не могу! Я простой, понимаешь, простой и без затей. Мне хочется иногда тишины. Иногда взрыва… Но я не терплю доказывать что-то кому-то. Как тебе, к примеру, что любил или люблю. Я не стану никому никогда ничего доказывать!
— А если… Если тебе предъявят обвинения, что ты станешь делать? Если тебя арестуют, что тогда? — Она обессиленно привалилась на подоконник. — Ты снова никому и ничего не станешь доказывать? Так?
Женька пожал плечами.
— Может, и так. Что я смогу доказать? Дома меня не было. Я сидел в своем кабинете на работе. Пропуск не сдаю почти никогда. Как заходил туда в конце рабочего дня, никто не видел.
— А когда выходил?
— Ну… Когда выходил, видели. Илюха мне сообщил о пожаре как раз по внутреннему. Но это ничего не меняет.
— Почему?!
— Потому что прошло время, за которое я мог многое успеть.
Он вдруг словно очнулся и посмотрел на нее очень странно: попробуй разгадай, чего в его взгляде было больше теперь, подозрения или презрения.
— У меня оставалась надежда на то, что о наших с ней отношениях никто не знает и даже не догадывается. Но ты-то вот как-то узнала, дорогая. Хотелось бы знать, как именно? Не откроешь первоисточник, а?
Он снова стал самим собой. Тем самым, с которым она жила все последнее время. Не размазанным обстоятельствами по стенке, не лишенным опоры под ногами, а наглым и самоуверенным и еще очень злым.
— Как ты узнала, Жанна? Как ты узнала про меня и Светку, отвечай! Ведь ты только сегодня узнала, так?
Он же не дураком был, ее муж. Он был умным, к тому же профессионалом во всем, что касалось природы человеческого поступка. Тем более ее поступка. Она бы не смолчала, узнай об этом раньше. Не смолчала только сегодня, вернувшись непонятно откуда. Значит, узнала только-только. Потому и металась по городу в поисках ответов на вечные вопросы.
Дура! Знал бы кто на них ответы, что бы тогда было и чего бы не было.
— Жанна! — снова повысил голос Масютин. — Ты узнала только сегодня, так?
— Да. — Врать не было смысла, по-хорошему или по-плохому, но он выбьет из нее всю правду. — Да, я узнала об этом только сегодня.
— От кого, дорогая?
— Я… Я видела фотографии, на которых были запечатлены ваши свидания, — промямлила Жанна, опуская голову, будто это она, а не он совершила что-то гадкое.
— Ты!.. — Масютин снова начал задыхаться от возмущения, задыхаться и краснеть. — Ты нанимала детектива, чтобы он следил за мной?! Ты это сделала?!
— Нет, что ты. Я бы никогда не додумалась. И не думала даже никогда.
Думала, думала, и не раз причем. И в газете объявлений искала телефоны частных сыскных агентств и даже пару раз звонила туда. Потом, правда, передумала. И собралась вроде бы, а потом передумала. Сделалось стыдно и за себя, и за него, а главное, за детей. Им-то за что все это? Они-то чем виноваты?
Женька выбрался из-за стола, с грохотом откинув ногой табуретку. Подошел к ней и, набычившись, процедил:
— Говори немедленно! Кто показывал тебе фотографии, где я со Светкой?!
Он! И со Светкой! Подумаешь!..
Вот мерзавец, а! Говорит об этом, как о невинной шалости, допрашивать смеет. Еще и кричит на нее.
— Виталик, — изо всех сил стараясь говорить спокойно, произнесла Жанна. Хотя ох как было велико искушение впиться ногтями в Женькино холеное красивое лицо. — Мне показал их Виталик.
— Виталик? — Он едва не задохнулся, выплевывая ненавистное имя. — Тебе показал их твой бывший Виталик?! Я ничего не перепутал, а?!
— Нет, ты ничего не перепутал.
Ей немного полегче сделалось от его потрясения. Крохотное такое, но все же зародилось удовлетворение от масютинской перекошенной физиономии. Когда-то же надо было стирать самодовольство с ее безупречно совершенного мужа. Почему не теперь? Не теперь, когда он, вывалявшись по самые уши в грязи и попутно изваляв всю свою семью, еще пытается и ее призвать к ответу.