Большие расстояния

Алексашин снова остановился, снял фуражку, китель, положил все это на песок и, вооружившись двумя ключами, решительно направился к мине. Сейчас он забыл обо всем на свете. Только этот черный ящик интересовал его. Он больше не думал об опасности, ибо есть нечто более сильное, чем чувство страха, — это желание проникнуть в тайны вещей. Еще одна загадка… В магнитных минах всегда обнаруживается какой-нибудь фокус…

Знакомое ощущение душевной собранности охватило его. Где-то бурлит, бушует жизнь. Но на пустынном берегу только черный ящик и сухощавый человек с плотно сжатыми губами. Все будет зависеть от выдержки и хладнокровия человека…

А в это время за песчаным бугром у санитарной машины стояла группа моряков. Офицер наблюдения, молоденький лейтенант, поднял бинокль, слегка побледнел и громко скомандовал:

— Ложись!

Все залегли. Лишь лейтенант, не отрывая глаз от бинокля, обеспокоенно следил за каждым движением Алексашина. Лейтенант совсем недавно пришел из училища, о войне знал понаслышке и из учебников, И теперь ему казалось немного странным, что в мирные дни там, на плоском берегу, происходит своеобразный поединок человека со смертью, с настоящей смертью… Ведь мина в любой момент может взорваться! Кто может разгадать все ловушки, скрытые в ней?.. Лейтенанту было явно не по себе, он даже закусил губу, чтобы не выдать волнения.

…Алексашин быстро отвернул крышку запального стакана. Оставалось штангой вынуть сам стакан. Но стакан будто прирос к корпусу мины. Все попытки вытащить его были безрезультатными.

— Да лезь же ты, проклятущий!.. — проворчал инженер-подполковник. Стакан не поддавался. Глухое раздражение закипело в груди Алексашина. Сейчас запальный стакан казался ему одушевленным предметом, полным упорного сопротивления. Есть же такие противные вещи! Смешно говорить, но в эту минуту он проникся самой настоящей ненавистью к неподатливому стакану.

Алексашин сцепил зубы и, не рассчитав усилий, нажал на штангу. Зацеп к запальному стакану оборвался, и инженер-подполковник, взмахнув руками, упал на песок.

Он проворно вскочил на ноги — и замер на месте. Что-то непривычное, какой-то новый звук заставил его насторожиться. Алексашин прислушался и почувствовал, как холодеют руки. Пот крупными каплями проступил на лбу. Сомнений быть не могло: он слышал равномерное, несколько приглушенное тиканье часового механизма мины. Мина ожила. В утробе огромного деревянного ящика почти в тонну весом, начиненного до отказа взрывчатым веществом, забилось сердце. Тик-так, тик-так…

Пот ручьями стекал с ладоней, а ноги словно примерзли к земле. Минута, может быть, две… Он даже не успеет добежать до укрытия!

И как всегда в подобных случаях, мысль работала лихорадочно быстро. Постепенно самообладание вернулось к нему. Нельзя терять ни секунды! Отвернуть винты горловины, оборвать провода, идущие к запалу… А тревожный тикающий звук назойливо лез в уши. Вся мина — будто гигантские черные часы, отбивающие последние минуты жизни…

Он снова вооружился ключами и, собрав весь запас энергии, принялся за дело. Каждое движение было строго рассчитано.

Сколько минут, часов прошло с тех пор, как заработал часовой механизм? Он не мог бы сказать. Возможно, полчаса, возможно, и больше…

Соленый пот застилал глаза. Солнце поднялось над доками, и река теперь блестела, словно алая ртуть. Алексашин то и дело тер шершавой ладонью гудящие виски. Он чувствовал, что выдыхается. Кисти рук мучительно ныли, взбугрившиеся мускулы дрожали от чрезмерной натуги. Ему хотелось повернуть горловину, но тяжелый двухсторонний ключ в двенадцать килограммов весом то и дело выскальзывал из ладоней. Содранная кожа на руках висела лохмотьями. Во рту было сухо.

Ему безумно захотелось закурить. Хоть раз затянуться горьковатым дымом!.. Он даже задрожал от возбуждения, представив себе, как раскуривает свою пахнущую табаком трубку. Но сейчас он не мог отвлекаться, не имел права терять ни единой секунды…

Алексашину казалось, что он работает довольно быстро. На самом же деле он едва удерживал ключ. Ноги подгибались, разъезжались в стороны. Ему стоило огромных усилий сохранять равновесие. Все тело было налито свинцовой тяжестью. И все-таки пальцы держали ключ. Алексашин знал, что ни за что не выпустит ключ из воспаленных ладоней. Пальцы словно припаяны к бронзовой штанге…

Он никак не мог понять, почему в глазах появилась резь. Возможно, от нестерпимого блеска реки? Он закрыл глаза, но блеск не пропал. Замелькали цветные пятна. Что бы это могло быть?

Наконец он сообразил: «Это цветистый луг и порхающие бабочки. Как тогда во сне…» Ему грезился цветистый луг и ясное прохладное небо. Да, он лежит на траве и курит свою трубку. Можно лежать спокойно, следить за весело порхающими бабочками и думать, думать… Страшна не смерть. Нет. Страшно то, что не будешь больше думать. А ему так нужно довести до конца работу над одним изобретением! Кроме того, очень важно, чтобы его ребятишки получили подарки… Заводной заяц так смешно поводит ушами…