Большое Домино

Дальше была импровизированная медкомиссия. Нас сортировали на годных и негодных к службе. Негодные, а в их число попал и я с Луи, заволновались. Только полковник успокоил. Негодные будут служить в строительных батальонах. Успокоил. Скоро пришли грузовики за годными. Нас осталось около сотни. Часа через два пришло три грузовика и за нами. Мы долго ехали на юг. Почти два дня. Кормили сносно. Даже один раз остановились у какого-то озерца и разрешили помыться.

Мы доехали до небольшого городка в Пенсильвании. Нас привязали к длинному забору на окраине этого городка. Зачем? Ха. Три раза ха! Нас начали продавать. Сержант, старший в нашей колонне, проехал по городку и объявил, что жители города могут с аукциона выкупить у федерального правительства в собственность пленных преступников. Нас продавали как рабов. И нас покупали как рабов. В основном рабов покупали фермеры. Торговля шла бойко. Сержант едва успевал пересчитывать наличные. Нераспроданными осталось трое. Доходяги. Кому они нужны? Сержант предложил фермерам забрать их бесплатно.

– Они же сдохнут через неделю, больше на их кормежку потратишь!

– Ну, раз так, – сержант достал пистолет и три раза выстрелил. – Они мне тоже больше не нужны. Трупы переходят в собственность общины. Делайте с ними, что хотите.

И наши конвойные уехали.

На ферме нас было сначала семеро. Потом хозяин докупил еще двенадцать пленных. Мы работали в поле от рассвета до заката. Кормили нас так, чтобы только не померли. Но все же мы умирали. Был один радостный момент, когда нам выпало облегчение. Из разговоров на ферме мы узнали, что в мире придумали какую-то новую мощную бомбу и спастись от нее можно только глубоко под землей. И скоро, возможно, враги США начнут бомбить Америку такими бомбами. Тогда хозяин начал спешно строить бункер. Привез стройматериалов, и мы копали котлован, бетонировали, засыпали все землей. Была большая спешка. Кормил нас хозяин тогда от пуза, даже выдал нам каждому по одеялу. Бункер получился не очень большим. Только для семьи хозяина и его работников. Нам там места не хватило бы. Но мы и этому радовались. Когда начнется бомбежка, все спрячутся в бункере, а мы сможем сбежать.

Но бомбежки все не было. Вроде бы где-то, как говорили, и взрывались эти бомбы, но не у нас. И продолжилось наше рабство. Я потерял счет годам. Зачем их было считать рабу, ведь рабство бессрочно. Иногда у кого-то из моих товарищей не выдерживали нервы, и тогда он кидался на сыновей хозяина, исполнявших обязанности надсмотрщиков. И тогда его пристреливали, как взбесившуюся собаку.

Прошло, наверное, лет двадцать. Я пас хозяйское стадо. По пыльной грунтовке ехал автомобиль. Машина остановилась, и водитель спросил меня, как проехать к нам на ферму. Я ответил.

– А, вы на Стюарта работаете? – задал вопрос мужчина.

– Да, я его раб.

– Что? Как это?

Из разговора с мужчиной я узнал, что федеральное правительство еще пять лет назад амнистировало всех переданных в сельское хозяйство пленных и разрешило им вернуться обратно по домам.

Потом был скандал. Не на ферме. В штате. К нам в городок приехала целая делегация конгрессменов и прокуроров. Нас освободили. К тому времени нас оставалось девять. Луи не дожил. Целая церемония была. С журналистами. Шоу. Федеральное правительство освобождает последних пленных повстанцев-сепаратистов.

Главный из конгрессменов толкнул речугу под телекамеры и вспышки фотоаппаратов.

– Сегодня мы наконец-то ставим точку во второй Гражданской войне и примиряемся с последними восемью сепаратистами. Теперь и они могут вернуться к своим домам и зажить обычной жизнью!

Восьмью? Нас девять! Конгрессмен идет и вручает паспорта моим товарищам. А мне? Ко мне подходят полицейские и надевают наручники. Что за черт?

– Сегодня произошло еще одно знаковое событие, – продолжает вещать конгрессмен. – Изобличен последний военный преступник второй Гражданской! Он виновен в гибели нескольких сотен военнослужащих армии США! Он будет предан суду и получит достойное наказание. Все должны знать, что у Закона США длинные руки и никто не уйдет от возмездия!

Это он про меня? Я – военный преступник? О боже, за что? Я же просто воевал!

На суде мне адвокат шепнул, что тот молодой офицер, что подорвался возле моего броневика, был единственным сыном генерального прокурора США, а в одном из подбитых мною танков сгорел брат губернатора одного из штатов. Но я же уже черт знает сколько отсидел в рабстве! Суд даже не слушает мой лепет. Двести восемнадцать лет тюрьмы. Почти по году за каждого повешенного на мою совесть янки. Гуманно. Торжество гуманизма. Один год за одну смерть. Апелляция. Они там издеваются? Мне скостили двадцать два года, засчитав в отбытый срок годы, проведенные в рабстве.