Большое кино

Потом они, не сговариваясь, поменялись ролями: он превратился в наставника, она — в покорную ученицу. Он поднял ее, перенес на ложе и лег, насадив ее на свое копье, как на вертел.

Она обхватила его ногами и позволила ему опускать и приподнимать ее, словно куклу, предназначенную единственно для его услады. Когда скомканные шелка осветила заря, он встал, а она осталась лежать распластанной, как тряпичная кукла, брошенная кукловодом.

Следующие две недели он, как щенок, следовал за ней по пятам. Меньше всего ему хотелось возвращаться в Америку и браться за учебу.

— Скоро начнется война. Отец говорит, что я не вернусь сюда, пока она не кончится. Это может продлиться годы!

— Тем лучше.

— Ноя должен остаться здесь! Мое место — рядом с тобой. — Поддев носком ботинка песок, он обиженно покосился на море, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Негромко засмеявшись, она взъерошила ему волосы:

— Ты чудесный юноша, в Америке у тебя не будет отбоя от девчонок.

— Мне не нужны американские девчонки. Я хочу тебя!

— Это ты сейчас так говоришь. Придет время, и ты поймешь, что я была права.

В день отплытия он явился к ней:

— Ты будешь мне писать?

— Только если напишешь первым. И не забывай рассказывать про твоих американских подружек.

— Подожди, вот разбогатею, вернусь сюда и построю дворец для твоих скульптур.

— Зачем он, дворец! — ответила она со смехом. — Все, что мне требуется, — это покой, и я обрету его, когда ты от меня отвяжешься. Поторопись, не то опоздаешь на корабль.

Он был так жалок в школьном пиджаке, с теннисной ракеткой в руках… У нее словно что-то оттаяло в сердце. Она вынула из шкатулки с драгоценностями маленькую зеленую черепашку из французской эмали.

— У вас с ней глаза одного цвета. Храни ее в память обо мне.

Война все никак не начиналась, и ему разрешили приехать домой на летние каникулы. Увы, ковры, подушки, шелка оказались свернутыми. Она надела мужские брюки и рисовала обнаженного юношу-араба, сидящего на пыльном дощатом помосте. Мужские подтяжки подчеркивали округлость ее живота. Она беременна!

Он упал перед ней на колени, заглянул в ее суровое лицо, мысленно призывая вспомнить ту ночь.

— Я рассчитывала, что ты уже здесь не появишься. — Она не сводила глаз с араба. Кусок угля со скрипом перемещался по грубой серой бумаге.

— Как я мог не появиться рядом с тобой? Рядом с вами…

Она закрыла глаза, уголек замер на бумаге.

— Вынуждена тебя огорчить. Это не имеет к тебе отношения.

— Не понимаю.