Большое кольцо

Он даже не догадывался, что главную вину за убийство уголовников следователь всерьез возложит на его плечи. А когда он понял, что все его знания в настоящий момент есть не что иное, как сфабрикованная прямо здесь, на его же глазах, туфта, на которой он попросту погорел, вот тут циничное и напускное его спокойствие словно водой смыло. Ух ты, кабы мог, так задушил бы, поди, этого гада следака! Да только руки коротки оказались… В браслетах принял его для серьезного разговора Александр Борисович.

Но вывести подследственного из себя — это была лишь первая и далеко не основная задача Турецкого. Теперь надо было теряющему контроль над собой преступнику показать на конкретных, наглядных примерах, что его ожидает в ближайшем будущем. За что? А за то, что оклеветал подельников и послал их на смерть. Кто поверит, будто его нарочно подставили? Митяй? А почему Сафиев так уверен в этом человеке, если ни разу его в глаза не видел?..

Другими словами, Николай Фаридович был поставлен Турецким перед серьезным выбором, где либо «да», либо «нет», третьего не дано. Или ты немедленно начинаешь говорить правду, и тогда мы, со своей стороны, тоже можем кое-что и тебе гарантировать… Ну, например, не предавать гласности твою прямую вину в зверском убийстве троих членов таганской группировки. Либо все это немедленно становится известным в криминальных кругах, после чего тебе никто не сможет пообещать, что ты доживешь до ближайшего восхода солнца. А теперь думай.

И, только увидев, что Сафиев действительно начал думать, Турецкий отправил его в камеру — до утра. Утром сержант получит последний шанс. Или не получит уже никогда. После этого напутствия он и вызвал контролера, чтобы тот увел подследственного обратно в камеру.

Александр Борисович не кричал, не стращал, не ругался, он просто предупреждал — сухо и холодно. С насмешливой улыбочкой, от которой Сафиеву, если в нем еще оставалось что-то человеческое, должно было стать по-настоящему страшно.

Даже если бы Николай Фаридович и сумел кинуть весточку на волю, ответ не успел бы прийти, это тоже объяснил Турецкий, поэтому и рассчитывать на помощь от своих Сафиеву тоже не приходилось. Но весточка больше не уйдет — сегодня новый контролер, а завтра всем будет плевать на то, что случится с неким Сафиевым.

— Да, кстати, гаражик-то мы твой обнаружили наконец, — равнодушно и словно между прочим бросил Турецкий вслед уходящему Николаю Фаридовичу, почему-то с необъяснимым злорадством успев заметить, как вздрогнули и обвисли его могучие плечи.

А ведь попал!

Ничего, к сожалению, оперативники до сих пор не обнаружили. И фраза была брошена Турецким наугад, в расчете на то, что и тут купится уже сбитый с ног преступник. Невелик, поди, ум, чтоб тебя, сукиного сына, не переиграть…

Значит, теперь что же? Гараж тот надо искать, вот что. Кончать топтаться на одном месте и закидывать сеть на всю родню и всех знакомых сержанта. И там, возможно, найдутся ответы на очень многие вопросы.

А самому Турецкому можно временно переключаться и на джип. Что там у Дениски делается?

Грязнов-младший отозвался сразу.

Он со всей своей командой ожидал дядьку, который вместе с отделением СОБРа должен был с минуты на минуту прибыть на аэродром подмосковного города Жуковского, где с коммерческой стоянки должен был также в самое ближайшее время подняться транспортный самолет, чтобы взять курс на Баку. Такой вот, понимаешь, расклад.

— Я там вам нужен?

— Да ты просто уже и не успеешь, дядь Сань. Можешь не отрываться от своих насущных дел. Да и мы, думаю, скоро вернемся в Москву. Не прошел у них этот номер, они в старом трейлере вывезли джип из мастерской, думая, что мы ничего не увидим. А маячок сработал, поэтому мы особо-то и не торопились. Ну а теперь — тем более… Все, дядь Сань, извини, вон они, вижу.

— Давайте, ребятки, держите в курсе…

2

Клавдия Сергеевна, секретарша Меркулова, передавая Турецкому большой конверт, доставленный с курьером из ЭКУ — Экспертно-криминалистического управления, что на Петровке, 38, с лукавой усмешкой спросила:

— А кто ж это у нас такой симпатичный?

— Ты про меня, Клавдия? — слегка удивился Александр Борисович и чуть приосанился.

— Нет, друг мой, — игриво двинула в его сторону пышным своим бюстом медленно увядающая кокетка, даже не поднимаясь со стула. А какой была — у-у-у! Какие страсти разыгрывались в ее родном Орехове-Борисове! Какие руки лебединые творили чудеса! Какие… гм, да…

Впрочем, если верить писателю Юрию Карловичу Олеше, женщина всегда остается женщиной (за исключением бабы-яги, где не все до конца понятно), а потому умный мужчина, как говорится, от добра добра не ищет. Особенно после принятой на грудь бутылки и когда он сам давно уже не юноша. Вот и слово «была» к Клавдии не должно иметь отношения изначально, по определению.

— Но кто же?! — Турецкий требовательно навис над ней, разрешая вдохнуть запах хорошего французского одеколона, выданного ему сегодня утром супругой в благодарность, видимо, за пережитые им страдания.