– Это микс, который она для меня составила, – сказал он через некоторое время. – Хэдли. – На мгновение ее имя повисло в воздухе между нами, и я не могла не заметить, что он произносит его как-то иначе, как будто любуясь каждым звуком. – Моя бывшая, – добавил он, хотя пояснять не было необходимости.
– Гм, – пробормотала я, не зная, что еще сказать.
«Эми», наверное, точно знала бы, какие вопросы задавать. Она оказалась бы сочувствующей и доброй и предложила бы Роджеру поговорить о его чувствах. Наверное, она не сидела бы молча рядом с ним, глядя в окно, в страхе задать не тот вопрос.
– Юта, – сказал Роджер и показал на знак, который был виден в окно.
Мы притормозили, я наклонилась и посмотрела на него. Там было написано «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЮТУ», а ниже – мелкими буквами «Здесь действует горное летнее время».
– Так! – сказал Роджер, повернувшись ко мне. – Ты плохо выполняешь свою работу. Ты должна не дать мне уснуть! Так что задавай мне вопросы. Читай стихи. Все что угодно.
– Это человек? – спросила я, зевая, спустя шесть раундов игры в «двадцать вопросов».
– Да, – сказал Роджер. – Девятнадцать. Давай, Карри!
Я улыбнулась совершенно непроизвольно, и это меня настолько удивило, что улыбка тут же исчезла с моего лица.
– Он сейчас жив? – спросила я.
– Нет. Восемнадцать.
– Это мужчина?
– Да. Семнадцать.
Я посмотрела на Роджера, которому, кажется, больше не угрожала опасность заснуть за рулем. На собственном печальном опыте я усвоила, что студенты-историки имеют неплохое преимущество в играх вроде «двадцати вопросов». Но я начала догадываться, какие имена он обычно загадывал.
– Это исследователь?
Роджер взглянул на меня, подняв бровь. Похоже, он был несколько впечатлен.
– Да. Шестнадцать.
Он уже загадывал Дрейка, Ливингстона и сэра Эдмунда Хиллари. Я решила попытаться назвать имя наугад, в надежде, что окажусь права, хотя знаю не так уж много исследователей.
– Это Васко да Гама?
Он вздохнул, но будто с радостью.
– За пять вопросов, – сказал он. – Молодец. Твоя очередь.
– А что такого в исследователях? – спросила я, предположив, что четверо исследователей подряд загаданы неспроста.
Роджер пожал плечами, словно этот вопрос его смутил, затем провел рукой по волосам, взлохматив пряди. Мне внезапно захотелось протянуть руку и пригладить их. Но я тут же запретила себе думать об этом.
– Они меня всегда интересовали, еще с детства. Мне нравилось думать, что люди могут что-то открыть, что у них есть возможность увидеть или узнать что-то самыми первыми.
– И поэтому ты решил изучать историю?
Он улыбнулся, не глядя на меня.
– Может быть. Когда я был маленьким, читал книжки по истории как инструкцию, пытаясь догадаться, что общего у всех этих исследователей, чтобы и самому стать таким же. Тогда я считал, что мне непременно суждено сделать важное открытие.
– Но ведь сейчас все уже открыто, – я слегка повернулась в его сторону и ослабила ремень безопасности, чтобы сесть немного свободнее и прислониться к дверце.
– Я уверен, что многое только еще предстоит открыть. Нужно просто быть внимательным.
Эти слова заставили меня задуматься.
– Боже, как я много болтаю, – произнес он с усмешкой. – Твоя очередь. Расскажи что-нибудь о себе.
Это было последнее, что мне хотелось бы делать сейчас или вообще когда бы то ни было.
– Даже не знаю. Я ничего не открыла.
– Пока еще, – многозначительно произнес Роджер, и я почувствовала, что снова улыбаюсь.
– Верно, – согласилась я, вытянув руку, чтобы сделать музыку погромче: играла песня о поддельной империи[21]
, и, прослушав ее второй раз, я обнаружила, что она мне действительно нравится.– Нет, серьезно, – снова попросил он. – Расскажи мне что-нибудь о себе. О чем… ты больше всего сожалеешь?
Я не ожидала такого вопроса, но тут же поняла, что знаю ответ, и закрыла глаза, чтобы не думать о нем. Мартовское утро, я в своих шлепанцах, к ногам прилипла скошенная трава.
Я открыла глаза и посмотрела на него.
– Понятия не имею.
– А дальше что? – затаив дыхание спросила Джулия.
– Прекрати, – сказала я, смеясь в телефонную трубку.
Я сидела на крыльце нашего дома и болтала с ней, пока папа подстригал газон. Мы с мамой всегда подшучивали над ним из-за этого. В остальном он был немного ленив и неряшлив, но когда речь заходила о газоне, папа становился настоящим перфекционистом. Газон выглядел идеальным именно потому, что каждое утро субботы папа проводил именно за этим занятием.
– Это целое искусство, – всегда утверждал он. – Посмотрел бы я, как ты сама с этим справишься!
Я наблюдала, как он резко поворачивает косилку на девяносто градусов, чтобы привести в порядок угол газона.
– Да ничего, честное слово, – ответила я, снова обратив внимание на Джулию.
– Ну да, конечно, – сказала она и засмеялась. Ее смех всегда заставлял меня чувствовать себя счастливой. – Давай подробности, Эми.