Большое путешествие Малышки

- Значит, для бедной Песцовой уже ничего нельзя сделать? - спросила она огорченно.

- Что для нее сделаешь! - сказал Сам. - Завтра в Театре выходной, послезавтра похоронят.

- Как это похоронят? - закричала Малышка. - Как?

Песцову похоронили на следующий день после выходного в костюме Джульетты. Дирекция была против, потому что хотела использовать его совсем по другому назначению, но Фадеев и Иван Семенович Козловский отдали все свои деньги и костюм выкупили. Было сказано много хороших слов и заверений, что в Театре никогда ее не забудут... Никогда! (О! Двусмысленность этого слова!) Никогда...

И опять, как волны, пошли бы спектакли о сталеварах, колхозниках и деятелях профсоюзов, если бы не случилось еще одно совершенно ужасное событие...

Малышку разбудил телефонный звонок. Судя по всему, была глубокая ночь.

- Такая-то такая-то? - спросил повелительный и наглый голос.

- Да, такая-то такая-то, - ответила Малышка.

- Собирайтесь! - сказал голос. - Вас отвезут в Театр.

У подъезда действительно стояла машина, а в ней сидели несколько незнакомых ей мужчин. Они потеснились, освобождая место, всю дорогу молчали и сидели так тихо, что в какой-то момент Малышке показалось, что они не дышат.

В Театре ее сразу провели в зал, и там перед ней предстало жуткое зрелище - громадная люстра, еще вчера своим мощным светом освещавшая зал, тысячами хрустальных осколков покрывала весь партер. Тут к ней подскочил небольшой человек с пронзительным, сверлящим взглядом и уже знакомым ей по телефону повелительным и наглым голосом спросил:

- Кто это сделал?

- Это не я, - сказала Малышка и заплакала.

Потом вместе с другими работниками Театра она долго сидела в кабинете Директора. На окнах задернули шторы, трудно было сказать - день на улице, вечер или ночь. Хотелось есть и пить, но все сидели не шелохнувшись, и стеснялись попроситься в туалет или даже просто посмотреть на часы. В какой-то момент старый артист Васильев забылся и громко зевнул, на него посмотрели с осуждением. И опять стало смертельно тихо. Мучения Малышки достигли своего предела и пошли на спад, и она уже привыкла к этой неподвижности и к молчанию пустого желудка и готова была сидеть так и дальше, перескакивая с часа на час и со дня на день, когда пришел человек, вместе с которым она ехала в машине, и сказал, что все свободны и могут идти домой. Малышка встала со стула и почувствовала, что ноги ее затекли до того, что она их не ощущает, и чуть не упала... Старый артист Васильев упал. Кое-как, поддерживая друг друга, они вышли во двор. Во дворе Театра стояла машина скорой помощи... И на глазах у всех Ивана Семеновича Козловского в окружении санитаров провели к этот машине и увезли. Он был смертельно бледен, и в глазах его застыло отчаяние.

Самым мучительным для Ивана Семеновича Козловского было то, что его не стали судить. А ведь он хотел, чтобы его судили. И это страстное желание поддерживало его, когда по ночам на чердаке Театра он долгие месяцы вел свою изнурительную работу - пилил и пилил крепления люстры крошечной ювелирной пилочкой, рассчитывая каждый миллиметр, чтобы люстра упала в положенное для этого время и никого из людей не смогла повредить. Иван Семенович Козловский не мог уже больше терпеть своего многолетнего "молчания" и хотел, чтобы его судили для того, чтобы произнести речь. Речь эту он тоже уже давно написал, выправил и переписал набело и хранил в нижнем ящике своего стола в литчасти. Через много лет Малышка нашла ее, перебирая старые, пожелтевшие бумаги... И сердце ее сжалось, как сжимается сердце, когда речь идет о бесполезности усилий, сомнительности результатов и жертвах, которые ничего не стоят...

Никто не стал судить Ивана Семеновича Козловского и, тем более, выслушивать его речь. Сказано было коротко и лаконично: "Нормальный человек не мог этого сделать". Его признали ненормальным и отправили в психиатрическую лечебницу. Но еще долго к глухой стене, за которой пряталась комнатка литчасти, приходила растерянная, верная его жена с множеством детей...

Когда Малышка чуть отошла от мучительного сидения в кабинете Директора и стала опять легко пользоваться своим телом, она прежде всего попыталась проникнуть в Музей, чтобы найти наконец знаменитую Книгу, в которой записывалась История Театра, и написать туда всю правду об Иване Семеновиче Козловском. Но дверь Музея была не только заперта, но и опечатана. И к потайной двери тоже не было никакой возможности подобраться.

Малышка вернулась домой и только тут поняла, как она устала... Мать поставила перед ней теплую еду, и Малышка стала есть. Малышка ела и разглядывала все вокруг, как будто вернулась после долгого отсутствия знакомую кухню, треснутую чашку от старого сервиза, герань на подоконнике... Мать сидела напротив и смотрела на нее. Она давно уже ждала ее, с того самого момента, как Малышка пошла работать в Театр...

Еда была очень вкусной, и Малышка съела все до крошечки. Потом она выпила большую чашку чая и попросила еще. Ее совсем разморило, и хотелось одного спать.

Мать довела ее до кровати и помогла раздеться.