- Не жалуюсь, - сказал Фадеев. - Презентации, юбилеи, то-се в ресторанах, на стадионах, что закажут... Часто приглашает Анжела Босячная, у нее варьете "Двадцать пять веселых птичек".
- А как у остальных? - спросила Малышка.
- Тоже ничего, - сказал Фадеев. - Только Шнип-маленький, говорят, стал сдавать.
- В смысле? - спросила Малышка.
- Квасит по-черному и ездит на кладбище. Еще немного - и его Анжелка просто выгонит.
- Я предполагала что-то в этом роде, но не была уверена.
- Что ты предполагала? Что?! - закричал вдруг Фадеев отвратительно-визгливым тоном семейного скандала, но, сообразив, что они давно уже не состоят в супружеских отношениях, заткнулся и плеснул в бокалы еще коньяку.
- У Примы умер шпиц, - сказала Малышка.
- Я знаю, - сказал Фадеев, опять начиная раздражаться. - Ее я бы еще мог понять. Ты была у нее в квартире?
- Нет, - сказала Малышка.
- Воняет старыми афишами. Склеп! А Ф. Губерманц? Семья! Родители! Старая жена! А он что, молодой? У Мокроусова еще со старых времен роскошная квартира в центре! Что он бомжом-то прикидывается? А Пашка Темирязев, тот вообще! Фадеев опять плеснул себе коньяку и выпил.
- Что - вообще? - поинтересовалась Малышка.
- Мерзавец! Мерзавец и скандалист! - в голосе Фадеева опять послышались визгливые интонации, а выражением лица, довольно помятого и от коньяка раскрасневшегося, он живо напомнил свою тетку из Житомира.
Неизвестно, догадался Фадеев или нет, о чем подумала Малышка, только он спросил:
- Как там дочь?
- Неплохо, наверное, - сказала Малышка.
- Она у нас - молодец! - сказал Фадеев с гордостью.
- Ага, - сказала Малышка.
И еще Малышка спросила, не слыхал ли Фадеев что-нибудь об Иване Семеновиче Козловском, не вернулся ли он с этих самых, каких-то там островов.
- Вернулся, - сказал Фадеев. - Говорят. Сам не видел, - и плеснул себе еще коньяка.
- Не слишком ли? - спросила Малышка. - Разве французский коньяк так пьют?
- Много ты знаешь, как пьют французский коньяк! - сказал Фадеев и выпил.
Взгляд его остановился и помутнел. Малышка поняла, что Фадеев напился и больше ей здесь делать нечего. Она подошла к двери и открыла торчащим из нее ключом.
Малышка прошла огромный вестибюль и была уже у выхода, как впереди нее скорее почувствовалось, чем увиделось и услышилось волнение, большие двери раздвинулись и навстречу ей метнулась внушительная человеческая толпа. В центре этой толпы шел Майор, и, хоть телохранители Малышку тут же ловко оттеснили к стене, он заметил ее.
- Вам что-нибудь нужно? - спросил Майор, и в его голосе послышалось что-то похожее на участие.
- Да, - сказала Малышка. - Мне нужен маленький белый шпиц.
С тех пор, как Малышка впервые побывала в больничном городке, навещая Фадеева, лежавшего там с язвой двенадцатиперстной кишки, прошло много лет, но чахлые деревца по краям дорожки, соединявшей несколько корпусов, почти не выросли и, конечно, неважно выглядели, как будто и они были больны. Малышка прошла по этой дорожке из конца в конец, а потом повернула к самому дальнему корпусу, где когда-то томился в неволе, а потом остался по собственной воле Иван Семенович Козловский. Она подошла к обшарпанной двери и нажала кнопку звонка, потом подождала немного и нажала еще, потом еще... Она было подумала, что Иван Семенович все-таки еще не вернулся с этих самых каких-то там островов, как послышался скрежет и тяжелая решетка на окне второго этажа отворилась, как ставень, из окна высунулся Иван Семенович Козловский и позвал ее по имени, а потом сказал:
- Ты?
- Я, - ответила Малышка.
Тогда Иван Семенович Козловский крикнул: "Лови!", бросил вниз тяжелую связку ключей и объяснил, что сам открыть ей не может, потому что его здесь заперли.
Вся кровь тут ударила Малышке в голову. Кто? Кто мог запереть здесь Ивана Семеновича Козловского? Входную дверь она открыла с трудом, потому что от волнения все не могла подобрать нужный ключ, а потом попасть им в замочную скважину. С остальными дверями, запорами и замками она справилась быстрей. Запыхавшись, Малышка ворвалась с палату к Ивану Семеновичу Козловскому и воскликнула:
- Кто посмел вас здесь запереть?
Иван Семенович Козловский сидел на кровати, застеленной серым, убогим, больничным одеялом, в сером больничном халате, но лицо его при виде Малышки не выразило большого энтузиазма. Он был ей рад, конечно, но не более того...
- Я сам попросил, - сказал он спокойно. - Для того, чтобы что-то постичь, нужно сосредоточиться. А лучший спутник сосредоточенности - одиночество.
Малышка села на так хорошо знакомый ей привинченный к полу стул и спросила:
- Но вы же побывали на каких-то там островах?
- Нет, - сказал Иван Семенович Козловский. - Зачем? Не все ли равно где?..